Александр Лукин - Сотрудник ЧК. Тихая Одесса

— Если он у нас красноармейца найдет, лютой смерти предаст, душегуб! — говорила женщина. — Я ведь сама богом только и жива: мой муж второй год в красных воюет…

— Да я его оставлять не собираюсь! Мне лодку нужно, до Херсона доехать!

— Лодку? — переспросила женщина, и по тому, как она вдруг замялась, Алексей понял, что лодка у них есть.

— Хозяйка, выручи! — сказал он, вкладывая в свою просьбу все свое отчаяние, всю боязнь за Воронько. — Помрет товарищ! У тебя у самой муж такой, как мы…

— Миленький, как же без лодки-то? — проговорила женщина и, точно ища поддержки, оглянулась на сестру. — Ведь она одна у нас…

— Вернем лодку! Обязательно вернем! Вот тебе большевистское слово! Веришь? — и, видя, что она все еще колеблется, вытащил из кармана свой чекистский мандат. — Смотри сюда: чекисты мы из Херсона. Хочешь, расписку напишу?

— Да не надо мне! — замахала она руками. — На кой мне твоя расписка!

— Мы тебе вместо лодки шаланду приведем с парусом! И будет тебе вечная благодарность от Советской власти!

— Чего уж, — нерешительно проговорила женщина. — Ежели помирает человек… Рази я не понимаю! — И повернулась к сестре: — Нюрка, сведи его, нехай… Весла в курене.

Девочка вскарабкалась на печку и через минуту спустилась вниз, связывая за спиной концы большого рваного платка. Увидев ее готовой, старшая всхлипнула, притянула к себе и, оправляя платок, зашептала:

— Низом идите, бережком, тихонько, не услышали б у Сафонова.

Опасаясь, как бы она не передумала; Алексей слегка подтолкнул девочку к двери.

Женщина сняла запоры, и они вышли из хаты. Девочка юркнула в сарай и приволокла по земле два весла. Алексей закинул их на плечо и шепнул женщине, отпиравшей калитку:

— Спасибо тебе, сестренка!

Она, уже, возможно, сожалея о своей доброте, напомнила:

— Лодку-то не погуби!

— Не бойся…

Воронько не дышал.

Алексей опустился на землю, подтянул колени и положил на них тяжелую, гудящую голову.

Только теперь он почувствовал, как устал. Болели ноги — до крови, должно быть, стер; плечи и спину резко саднило.

Он подумал, что сейчас можно бы лечь возле Воронько и уснуть.

— Дядя, — позвала его девочка, — что ж ты? Пойдем, а, дяденька…

Тогда Алексей встал на колени и начал обшаривать Воронько. Из карманов гимнастерки достал пачку документов, часы, в брюках нащупал наган, вытащил его и сунул за пояс рядом со своим. Потом сложил Воронько ноги, руки вытянул вдоль тела и, совсем разбитый, присел рядом.

Сзади всхлипнула девочка.

— Тише…

Она замолчала, сильно вздрагивая. Придвинувшись к ней, он зашептал:

— Понимаешь, умер Воронько. Пока я к вам ходил, умер… понимаешь, девочка, я его с прошлой ночи, верст… — он махнул рукой.

Девочку била дрожь.

Он замолчал и некоторое время смотрел на нее, не понимая, что с нею. И вдруг почувствовал, что у него горит лицо. И странно — будто смывалась усталость: легче стало голове. В груди будто освобождалось что-то. И совсем неожиданно для себя он издал горлом какой-то низкий надорванный звук и понял, что плачет…

Он поднялся, взял весла.

— Ну, пойдем, лодку приготовим. Его после… Девочка живо вскочила и, всхлипывая и шмыгая носом, побежала вперед.

— Сейчас я… — Он вытер лоб. Ему стало жарко. — Взгляну. Подожди… Я скоро.

— Ой, дядю, не надо!

Он бросил весла и достал револьвер. Только проверив, все ли патроны на месте, и отойдя на несколько шагов, он вспомнил о девочке, обернулся и сказал:

— Ты не уходи. Сиди здесь. Не бойся, я вернусь… Девочка, не отвечая, смотрела на него с ужасом, сдвинув локти и прижав кулачки к подбородку.

Деревня была большая. Как и многие приднепровские деревни на левобережье, она стояла на небольшой возвышенности, спасавшей ее во время половодья. Слева простирались заливные луга, справа — один из рукавов Днепра. Девочка провела Алексея мимо каких-то амбаров, и они оказались на середине деревни.

— Стой, — сказал Алексей, — куда ты меня завела? На собак нарвемся.

— Собак нет. Которые собак имеют, в хаты забрали. За тем куренем тропка до речки…

Алексей помедлил, прислушался.

Было тихо. Вязкая темень делала деревню широкой и несуразной. Над крышами покачивались купы деревьев. От этого казалось, будто вся деревня скрытно и боязливо шевелится.

Вдруг что-то звякнуло раз, другой, потом донесся негромкий густой голос, и Алексей увидел, как колодезный журавль, все еще заметный в небе, качнулся и исчез.

Девочка потянула Алексея в сторону.

— То они… у Сафонова… — от страха она совсем потеряла голос.

— Погоди, — сказал Алексей, освобождаясь. — Погоди!

Скрипело дерево, заговорила женщина, и снова ей что-то коротко, басом, ответил мужчина. Опять звякнуло, и стало тихо.

— Ты вот что… — сказал Алексей. — Ты подожди меня здесь, слышишь?

Девочка всплеснула руками:

— Ты куда, дяденька?

Дом стоял посреди палисадника, заросшего сиреневыми кустами. Когда Алексей подходил, хлопнула дверь. Он лег на землю и подождал. Часовых не было видно. Алексей перелез через ограду и в два прыжка перебежал к стене.

Окно было отмечено в темноте желтой щелью между ставнями. Ставни были заперты. Алексей потянул одну: скрипнув, она поддалась. Полоска света упала на кусты.

Алексей прижался к стене.

В хате слышалось несколько мужских голосов и один высокий — женский. Алексей приподнялся и заглянул в окно.

В комнате было светло, горели две лампы. Одна — пузатая, под зеленым козырьком — была подвешена к потолку, другая стояла на краю печной лежанки.

Алексей сосчитал бандитов: один у двери, трое за столом, один моет ноги — пять, все. Еще хозяин и женщина…

Он всматривался напряженно, точно стараясь запомнить на всю жизнь. В хате одна комната. Справа дверь, за нею печь. У стены кровать. Стол недавно, по-видимому, выдвинут на середину. В темном углу — иконы, огонек лампадки.

Рыжий бандит, в солдатской папахе и гимнастерке, с карабином и набором гранат у пояса, стоял, привалившись к печи. Когда он улыбался, у него широко раздвигались толстые, поросшие красным волосом щеки.

«Часовой, выходит, — подумал Алексей. — Этого раньше…»

Второй, совсем молодой еще, по виду бывший кадет или гимназист-старшеклассник, сидя на скамье у кровати, мыл ноги в жестяной шайке. У него были розовые, будто ошпаренные уши. Вымыв одну ногу, он закинул ее на колено, вытер пестро расшитым полотенцем и осторожно поставил на пол круглой пяткой.

Трое ужинали. Двое из них сидели спиной к окну, их лиц Алексей не видел. Третий, должно быть старший, лысый, с калмыцкими скулами, медленно жевал, полузакрыв глаза.

Рослый мужик в жилете поверх выпущенной из штанов рубахи, присев на краешек кровати, что-то быстро говорил. У него часто двигалась черная плоская борода.