Дебора Моггак - Тюльпанная лихорадка

– Ну, значит, мы с тобой… Давай поженимся! Согласна?

Мария кивнула. Ее переполняло счастье. В соседнем дворе на яблони щебетал черный дрозд, его песня лилась на нее как струя золотых монет, как сладкое вино. У Марии кружилась голова.

– Конечно, я хочу за тебя замуж, Виллем, но у нас нет денег.

– Подожди. – Он потер кончик носа. – У меня есть план.

– Какой?

– Я пока не хочу его раскрывать. Главное в том, что я собираюсь сделать из тебя даму и у нас будет дом, где жить, а потом мы заведем детишек.

Детишек! Мария закрыла глаза. В ее мечтах их всегда было шестеро. Она уже чувствовала, как они толкаются вокруг нее, стараясь забраться к ней на колени. Во сне это были рыбки, но теперь они вдруг стали живыми и реальными. Ее счастливый смех эхом откликнулся на щебет пташки.

– А как ты собираешься найти деньги? – спросила Мария.

Виллем взял ее руку и прижал к своему сердцу.

– Доверься мне, любовь моя, доверься мне. – Он уже вел себя как муж, брал дело в свои руки. Даже его голос зазвучал глубже и увереннее. – Скажу так – это будет нечто вроде делового предприятия.

Он хочет на ней жениться! Мария уставилась на клумбу. Там уже проклюнулось несколько зеленых ростков – символ надежды. Они упрямо, неудержимо лезли на свет, раздвигая комья почвы. Значит, весна пришла. Мария положила голову на плечо Виллема: во всем городе не было пары счастливее, чем они.

Ян жил в нижнем этаже дома на Бломграхт, почти в миле от нашего особняка. Он хотел проводить меня обратно, но нас не должны были видеть вместе. Я осторожно выскользнула из его студии и поспешно зашагала по улице. Солнце уже садилось, закат заливал стыдливым румянцем половину неба. Весь город, все здания и перекрестки покраснели от стыда. Канал превратился в огненную лаву. Вода алыми бликами плясала на кирпичных стенах. Окна охватило пламя.

Любовь влажным сгустком еще находилась у меня между ног. «У нас есть час, только один час». Господи, но что был за час! Даже если он никогда больше не повторится, я запомню его на всю жизнь.

Опустив голову, я прошла по Западному рынку и свернула в переулок. Я чувствовала себя убийцей, бегущим с места преступления. Нижняя часть домов казалась отбеленной водой, только вокруг дверей и окон ярко полыхали остатки краски. Если бы и я могла так же отбелить свои грехи…

– София, дорогая! Не ожидала вас здесь встретить.

Я невольно отшатнулась: мы едва не столкнулись нос к носу.

– Значит, вы бываете в этом районе. Какое милое платье, расскажите, где брали материал?

Это была госпожа Майхтинс, жена нашего стряпчего. Она зашагала со мной рядом.

– Вы должны открыть мне свой секрет.

– Какой? – испуганно спросила я.

– Тот, что вы хорошо скрываете. Всегда обещаете рассказать, но потом молчите.

– О чем?

– О вашей портнихе, конечно. Помните наш разговор на музыкальном вечере? Моя совсем ничего не умеет, мне ее рекомендовала миссис Овервалт, но она едва может сделать простой шов. К тому же у этой неумехи всегда простуда. А вы выглядите великолепно! Вам так идет бордо, и ткань отличная – подчеркивает цвет лица. Хотела бы я, чтобы мои дочери выглядели как вы… Ох, помедленнее, пожалуйста. Я едва за вами поспеваю.

Живопись равносильна одержимости. Все предметы, даже самые скромные, она видит одинаково сочно и ярко. Животные, овощи или минералы – все для нее равны; выпуклость глиняного кувшина она рисует так же любовно, как женскую грудь. Страсть художника воистину бесстрастна.

Но теперь все изменилось: Ян стал одержим иным. Сегодня их третий и последний сеанс; потом он отнесет холст домой и закончит его в студии. После того как он трогал ее тело, скрытое под тканью, как сжимал в своих объятиях обнаженную Софию, – его словно парализовало. Эта скромная и целомудренная жена, сидящая на стуле с неприступным видом, – его любовница. И он больше не может видеть в ней только сочетание кобальтово-синего платья, подбитого мехом жакета и бледной кожи. Гармония и равновесие были разрушены его любовью.

София сияет, просто источает свет. Неужели ее муж этого не чувствует? Вероятно, Корнелис старый педантичный идиот, но как он может не замечать напряжения, разлитого в комнате?

Все эти вопросы отвлекали его от дела. Ян сообразил, что уже несколько минут молча стоит с кистью в руке. Корнелис, наверное, что-то заподозрил. Даже две фигуры на полотне: блеклые тени, наполовину существовавшие только в его воображении и лишь отдаленно схожие с реальными людьми, казалось, смотрели на него с презрением, словно он их предал. Ударами кисти Ян наполнял Софию жизнью и в то же время навеки заключал ее в образ добропорядочной жены – тихой женщины, послушно сидящей рядом с мужем.

Ничего другого ему не оставалось. Но теперь его преследовал страх, что портрет окажется фальшивым, он не справится со своей задачей. Ян проклинал ловушку, в которую попал, и твердил себе, что, будь он великим художником, София ожила бы на его полотне, излучая свет и любовь для каждого, кто ее увидит. Он может, он обязан это сделать, если хочет оправдать ее доверие.

Продолжая работать, Ян слышал ее голос: «Я полюбила тебя сразу, как только увидела».

Сколько в ней неожиданного, непредсказуемого! Он боялся, что Софию будут терзать раскаяние и муки совести.

«Нет, теперь уже слишком поздно. Я хотела сюда прийти. И я желаю находиться здесь. Больше ничего не имеет значение, только это».

Когда они легли в постель, Ян был так взволнован, что вначале у него ничего не получилось. «Значит, я зря пожертвовала всем?» – прошептала София, смеясь.

«Я не могу поверить, что ты здесь», – пробормотал он.

Она взяла его руку. «Я просто женщина – вот, смотри… из плоти и крови».

Мир полон хаоса. Все художники это знают, но стараются найти в нем смысл. София дала ему этот смысл. Связала его в единое целое, соткала из своей любви, словно чудесную накидку, под которой они могли укрыться от людей. И там уже никто не мог им помешать.

Если, конечно, не считать того, что вместе они находились только час, у Софии совсем другая жизнь, и Корнелис постоянно рядом с ней, и почему бы ему не умереть?

Комната в библиотеке была выложена черными и белыми клетками. Шахматная доска для игры в жизнь. Ян прищурился, и комната стала расплываться. Он поднял свою королеву – Софию. Поставил на клетку рядом с мужем. Потом взял мужа и выбросил его с доски.