Дебора Моггак - Тюльпанная лихорадка

Воцарилось молчание. На улице на башне ударили часы. Неужели Корнелис ничего не заподозрил?

– Я распоряжусь, чтобы завтра вам доставили картину, – произнес Ян, взяв наши бокалы.

Вид у него был невеселый. Казалось, ему хотелось, чтобы мы поскорее ушли. Но я должна была поговорить с ним – о беременности Марии и о той мысли, которая уже несколько дней вертелась у меня в голове. Мысли настолько захватывающей и дерзкой, что я едва решалась произнести ее вслух. Но теперь было не время: Ян уже торопил нас к выходу. Жаль, что я не могла поцеловать его перед уходом! Проходя мимо, шепнула:

– У меня есть план.

– Что вы сказали?

Мария смотрела на меня круглыми глазами. Весь день она ходила сонная, но теперь проснулась. Мы сидели в маленькой гостиной. На стене над нами висел натюрморт с битой дичью: самая неприятная картина из всех, что имелись в нашем доме. Она изображала окровавленную тушку зайца, подвешенного за лапу в кухне. Его остекленевшие глаза безразлично таращились на нас, пока я излагала Марии свой план. Она прижала ладонь ко рту.

– Мадам… вы не сможете!

– Я-то смогу, а ты?

– Но… но…

Моя бойкая и болтливая служанка впервые не нашла слов. И вдруг на ее лице расплылась широкая улыбка. Она сидела прямо под закланным зайцем – жалкое, мохнатое «Снятие с креста» – и тряслась от гомерического смеха.

«И продолжалось на земле наводнение сорок дней, и умножилась вода, и подняла ковчег, и он возвысился над землею… И лишилась жизни всякая плоть, движущаяся по земле, и птицы, и скоты, и звери, и все гады, ползающие по земле, и все люди… все, что имело дыхание духа жизни в ноздрях своих на суше, умерло».

Корнелис читал Библию жене. Эти слова из Книги Бытия всегда вызывали в нем волнение. Его страна когда-то тоже пребывала под водой, но народ Голландии с Божьей помощью отвоевал ее у моря. Голландцы вырвали ее у стихии, чтобы сотворить земной рай – плодородные почвы, прекрасные города, мирных и великодушных жителей, принимавших людей разной веры, католиков, меннонитов, протестантов и иудеев, как было сказано в Писании: лев будет возлежать рядом с агнцем. Как счастливы были они, и в особенности – как счастлив был он сам.

София склонила голову над шитьем, она штопала простыню. Свет масляной лампы падал на ее мягкие каштановые волосы, вившиеся на висках и закручивавшиеся в кольца на воротнике. Их портрет уже висел на стене: его привезли вчера после обеда. Он окончательно скрепил супружеский союз. Бизнес Корнелиса процветал. Он имел долю в нескольких торговых компаниях. В этом месяце флотилия из двухсот кораблей возьмет курс на Балтику, чтобы доставить зерно в Юго-Восточную Европу. В августе из Вест-Индии вернутся двадцать судов с грузом специй, золота и слоновой кости. Если Господь дарует им благополучное плавание, Корнелис получит солидную прибыль.

«И вспомнил Бог о Ное, и о всех зверях, и о всех скотах, и о всех птицах, и о всех гадах пресмыкающихся, бывших с ним в ковчеге; и навел Бог ветер на землю, и воды остановились… и открыл Ной кровлю ковчега и посмотрел, и вот, обсохла поверхность земли».

Корнелис захлопнул Библию. Пора в постель. Позже он вспоминал, что весь вечер был преисполнен необычайной благости и умиротворения, словно уже предвкушая грядущую радость.

В кровати, когда он положил руку на грудь Софии, она мягко убрала ее.

– Дорогой мой, – произнесла жена, – у меня есть новость, которая, уверена, порадует тебя не менее, чем меня. – Она погладила его по руке. – Сегодня я была у доктора, и он подтвердил мою догадку. У нас будет ребенок.

Помню, в детстве у нас дома была одна картинка, которая всегда наводила на меня страх. В Утрехте, где я выросла, отец держал печатную лавку. Первая из наших комнат служила магазином; дверь из нее открывалась прямо на улицу, где под навесом выставляли свежие оттиски. Ниже уровня улицы, в глубоком подвале, постоянно стучал и гремел печатный пресс. Мой отец продавал разные книги и брошюрки – назидательные стишки, проповеди, душеполезные труды, рекомендованные пасторами: «В преддверии Рая», «Благочестивые радости». Кроме того, он торговал офортами и гравюрами с картин.

Гравюра, пугавшая меня, висела на стене. Это было изображение великого наводнения 1421 года, случившегося в день святой Елизаветы, когда потоп разрушил и смыл целые деревни. Вода занимала почти всю картину. Из нее торчали только верхушки деревьев и шпили церквей. Но вода грозила поглотить и их.

Я могла разглядывать ее часами: кипящие буруны, кончики шпилей, неизбывный ужас в глубине вод. Господь спас Ноя, но почему же эти люди были обречены на смерть? Я слышала звон колоколов, тщетно призывавших утопленников на службу. Видела раздувшихся коров, взметенных стремительным потоком и бившихся о крыши своих стойл. В считанные минуты весь мир перевернулся вверх тормашками. Мертвецы беспомощно болтались на дне. Их руки махали, шевелясь, как трава, но никто не спешил им на помощь.

Ян не верил своим ушам.

– Силы небесные! Ты действительно хочешь это сделать?

Мы сидели на краю фонтана в нескольких кварталах от его студии. В этом районе было полно ремесленников: ювелиры, плотники, художники. Рядом с нами находилась кузница. Там грохотали молотки. Мы решили встретиться на улице, потому что это не так рискованно, как опасность быть замеченной возле его дома. Мария, наш страж, стояла в конце аллеи. Теперь мы были заодно. «Если мы утонем, то утонем вместе».

– Думаешь, он не заметит? – спросил Ян. – Он наверняка увидит, что Мария располнела.

– Нет, она всегда была в теле. Если повязать передник повыше, разница будет невелика.

– Вряд ли бы он…

– Мой муж близорук. К тому же он вообще не смотрит в ее сторону: она просто служанка, все равно что часть мебели.

– А как насчет тебя? Тебе ведь тоже придется растолстеть? – У Яна был ошеломленный вид. Он нервничал больше, чем я. – Уж тебя-то он разглядит!

– Я буду симулировать симптомы. А через несколько месяцев подсуну под платье подушку и…

– Но твой муж делит с тобой постель, наверняка он обнаружит, что…

– Нет. Ты знаешь, я не выношу, когда он меня трогает. Не выношу, когда… – Я помолчала. – В общем, я сразу ему сказала, что теперь нам придется на время отказаться от плотской связи. Мол, так предписал доктор, для моего здоровья. Я существо деликатное и все такое.