Бернард Корнуэлл - Приключения Ричарда Шарпа. т2.

Веллингтон опустил глаза на бумаги. У Кили были и другие жалобы, в первую очередь на рукоприкладство и оскорбление со стороны капитана Шарпа, но теперь он был оскорблен уже самим Веллингтоном. Лорд Кили собрал остатки храбрости, чтобы возразить на такое обращение, но тут адъютант крепко ухватил его за локоть и потащил к двери, и у Кили не было сил сопротивляться.

— Возможно, Вашей Светлости требуется немного отдохнуть? — спросил помощник участливо, после того, как он вытолкал разъяренного Кили в приемную, где группа любопытных офицеров смотрела с жалостью на опозоренного человека. Кили пожал руку адъютанта, схватил шляпу и шпагу со стола, и вышел за дверь без единого слова. Он проигнорировал часовых, которые взяли на караул.

— Носатый быстро его выпроводил, — сказал один из часовых, затем снова вытянулся, потому что по ступенькам поднимался генерал-адъютант Эдвард Пэкихэм.

Кили, казалось, забыл, что следует приветствовать Пэкинхэма. Он двинулся вдоль улицы, не замечая длинные колонны пушек, которые медленно пробирались по узким переулкам города, — он ничего не видел и ничего не понимал за исключением того, что потерпел неудачу. Так же, как он терпел неудачу во всем, сказал он себе, но ни разу — по собственной вине. Ему выпадали плохие карты — и именно так он потерял небольшое состояние, оставленное ему матерью, после того, как она истратила свои богатства на проклятую церковь и на проклятых ирландских мятежников, которые в конце концов оказались на британской виселице; тем же самым невезением объяснялось то, почему он был не в состоянии завоевать руку по крайней мере одной из двух богатых мадридских наследниц, которые предпочли выйти замуж за родовитых испанцев, а не за пэра, лишенного своей страны. Жалость к себе нахлынула на Кили, когда он вспомнил об этих отказах. В Мадриде он был второразрядным гражданином, потому что не мог проследить свой род в прошлое вплоть до некоего средневекового скота, который сражался с маврами, в то время как в этой армии он был изгоем, потому что он был ирландцем.

Все же худшим оскорблением из всех было предательство Хуаниты. Хуанита — дикая, оригинальная, умная и обольстительная женщина, которую Кили воображал своей невестой. У нее были деньги, в ее жилах текла благородная кровь, и другие мужчины с завистью смотрели на Кили, когда Хуанита была рядом с ним. И все это время, предполагал он, она обманывала его. Она отдала себя Лупу. Она лежала в объятиях Лупа и открыла ему все тайны Кили: он представлял, как они смеются над ним, лежа обнявшись в постели, и гнев пополам с жалостью разгорался в нем. Слезы стояли в его глазах: он понимал, что станет посмешищем для всего Мадрида и всей этой армией.

Он вошел в церковь. Не потому что он хотел молиться, но потому что он не мог придумать, куда еще пойти. Он не мог вернуться к себе на квартиру в доме генерала Вальверде, где все будут смотреть на него и шептаться за его спиной: он рогоносец.

Церковь была заполнена женщинами в черных шалях, ждущими исповеди. Ряды свечей мерцали перед статуями, алтарями и картинами. Яркие огни отражались от позолоченных столбов и от массивного серебряного распятия на главном престоле, все еще укрытого белыми пасхальными покрывалами.

Кили стал подниматься по ступенькам к алтарю. Его шпага загремела о мрамор, когда он встал на колени и уставился на крест. Его тоже распинают, сказал он себя, распинают жалкие людишки, которые не понимают его благородных устремлений. Он вытащил флягу из кармана и поднес ее к губам, глотая крепкий испанский коньяк так, словно тот мог спасти его жизнь.

— Вы в порядке, сын мой? — Священник, неслышно ступая, подошел к Кили.

— Уйдите, — сказал Кили.

— Шляпа, сын мой, — священник сказал нервно. — Это — дом Бога.

Кили сорвал шляпу с плюмажем с головы.

— Уйдите, — сказал он снова.

— Бог да хранит вас, — сказал священник и отошел назад в тень.

Женщины, ждущие исповеди, глядели нервно на офицера в роскошном мундире и задавались вопросом, молится ли он относительно победы над приближающимися французами. Все знали, что враги в синих мундирах идут снова, и домовладельцы закапывали свои ценности в садах на случай, если ветераны Массена побьют британцев и вернутся, чтобы разграбить город.

Кили прикончил флягу. Его голова кружилась — от коньяка, от позора, от гнева. Позади серебряного креста в нише выше главного престола стояла статуя Мадонны. На ней была диадема из звезд, синие одежды, и она несла лилии в руках. Прошло много лет с тех пор, как Кили видел подобное изображение. Его мать любила такие вещи. Она заставляла его ходить на исповедь и к причастию, и упрекала за то, что он подвел ее. Она имела обыкновение молиться деве Марии, ощущая особую близость к Богоматери как к другой разочарованной женщине, которая знала печаль матери.

— Сука! — громко сказал Кили, глядя на одетую в синее статую. — Сука!

Он ненавидел свою мать так же, как он ненавидел церковь. Хуанита разделяла презрение Кили к церкви, но Хуанита была возлюбленной другого человека. Возможно, она всегда была возлюбленной другого человека. Она спала с Лупом и Бог знает со сколькими другими мужчинами, в то время как Кили собирался сделать ее графиней и хвастаться ее красотой во всех больших столицах Европы. Слезы текли по его щекам, когда он думал об ее предательстве и об оскорблении от руки капитана Шарпа. Это последнее воспоминание внезапно пробудило в нем ярость.

— Сука! — закричал он на Деву Марию. Он встал и швырнул пустую флягу в ее статую позади алтаря. — Сука и шлюха! — крикнул он, когда фляга отскочила, не причинив вреда, от синей одежды Девственницы.

Женщины закричали. Священник бежал к его Светлости, но остановился в ужасе, потому что Кили вытащил пистолет из кобуры. Щелчок взводимого курка отозвался гулким эхом под сводами церкви.

— Сука! Лживая, продажная, ворующая, двуличная, прокаженная сука! — Слезы текли по его щекам, когда он нацелил пистолет.

— Нет! — умолял священник; женские вопли заполнили церковь. — Пожалуйста! Нет! Думайте о деве Марии, пожалуйста!

Кили обернулся к священнику.

— Называете ее девственницей, не так ли? Вы думаете, что она была девственницей после того, как легионы прошли через Галилею? — Он дико рассмеялся, затем отвернулся к статуе. — Ты сучья шлюха! — закричал он, снова поднимая пистолет. — Ты грязная сучья шлюха!

— Нет! — крикнул священник в отчаянии.

Кили потянул спусковой крючок.

Тяжелая пуля прошла через его нёбо и на выходе вырвала из черепа кусок размером с ладонь. Кровь и мозг расплескались столь же высоко, как диадема из звезд Девственницы, но ни одна капля не попала на одежды Мадонны. Вместо этого она забрызгала ступени алтаря, погасила несколько свечей и потекла вниз к нефу. Мертвое тело Кили упало, его голова представляла собой жуткую мешанину крови, мозга и кости.