Бернард Корнуэлл - Приключения Ричарда Шарпа. т2.

Улан встал, наступив на спину Лорду Джону, чтобы было удобнее взбираться в седло и ускакал прочь. Все-таки удачный выдался день: они двое мечтали поймать какого-нибудь богатенького офицера, и им улыбнулась удача. На этом англичанине они нашли больше, чем им обоим платят за год службы. Гусару же досталась лошадь Лорда Джона.

Розендейл протер окровавленные глаза. Ему хотелось плакать, но глаза горели огнем, и в них не было слез. Он застонал. Завоевать славу не получилось. Боль в спине и ноге, казалось, заполнила всю вселенную. Он кричал, но не мог двинуться, кричал, но помощи не было. Все было кончено, честь и яркое будущее, всего этого ему больше не видать.

Остатки британской тяжелой кавалерии медленно брели домой. Их осталось немного. В атаку пошел целый полк, триста пятьдесят кавалеристов, а вернулось не более двадцати человек. Остальные были мертвы, умирали или взяты в плен. Британская тяжелая кавалерия втоптала в землю целый корпус французов, но и сама была уничтожена.

С сырого поля медленно поднимался пар. День оказался жарким.

А пруссаки так пока и не появились.

— Вон там, — Ребек показал рукой на тела, лежащие в траве к югу от Ла-э-Сент. Они лежали в форме веера, как будто были убиты, когда убегали в стороны из какой-то одной точки. Так оно, впрочем, и было. В центре этого веера люди лежали буквально штабелями. Шарп сжал кулаки, а Харпер, стоящий в нескольких шагах позади штаба Принца, в ужасе перекрестился.

— Это ганноверцы. Неплохие солдаты, — безрадостно сказал Ребек, затем чихнул. Снова разыгралась его аллергия.

— Что тут случилось? — спросил Шарп.

— Он приказал им наступать в линии, — сказал Ребек, не глядя на Шарпа.

— И появилась кавалерия?

— Конечно. Я пытался остановить его, но он ничего не желал слышать. Он мнит себя новым Александром Македонским. Он хочет, чтобы за ним специальный человек постоянно носил оранжевое знамя, — голос Ребека звучал совсем тихо.

— Черт бы его побрал.

— Ему только двадцать три года, Шарп, он еще слишком юн, — добавил Ребек в оправдание Принца, опасаясь, что его предыдущие слова могут быть расценены как предательство.

— Да он чертов мясник, — ледяным тоном сказал Шарп. — Чертов прыщавый мясник.

— Он Принц, — сказал Ребек, — Вас следует помнить это, Шарп.

— Лучшее, на что он способен, это быть лейтенантом на половинном жалованье, да и то сомнительно.

Ребек не ответил. Он отвернулся и посмотрел на западную половину долины, заваленную телами пехотинцев, кавалеристов и лошадей. Он снова чихнул и выругался.

— Ребек! Ты видел это?! Великолепно! — подскакал к ним Принц. — Мы должны были быть там, Ребек! Боже мой, кавалерия — единственный род войск, где можно снискать честь.

— Да, сэр, — ответил все еще находящийся в подавленном состоянии Ребек.

— Они взяли двух орлов! Двух орлов! — зааплодировал Принц. — Двух! Один принесли показать герцогу! Вы когда-нибудь видели его близко, Ребек? Они не золотые, а всего лишь позолоченные. Обычный французский трюк, ничего более! — Принц заметил Шарпа и восторженно обратился к нему. — Идите взгляните, Шарп! Не каждый день случается увидеть орла!

— Сержант Харпер и я захватили одного такого, — в голосе Шарпа слышалось отвращение, — пять лет назад, когда вы еще ходили в школу.

Счастливое выражение сползло с лица Принца. Ребек, напуганный вопиющей грубостью Шарпа, попытался встать, поставив свою лошадь между стрелком и Принцем, но Принц не обратил на это внимания.

— Какого черта вы тут делаете? — спросил он Шарпа, — я же приказал вам оставаться в Угумоне.

— Я им там не нужен.

— Сэр! — выкрикнул Принц это слово, требуя, чтобы Шарп обращался к нему почтительно. Остальные офицеры Штаба, и Доггет в их числе, отъехали подальше от его гнева.

— Я им там не нужен, — упрямо повторил Шарп, затем, не в силах скрыть свое отношение к Принцу, добавил. — Они хорошие солдаты. Они и без меня знают, что нужно расстегнуть штаны, прежде чем помочиться.

— Шарп, — взмолился Ребек.

— Что с ними произошло? — Шарп показал на тела «красных германцев» и посмотрел на Принца.

— Ребек! Арестуйте его! — закричал Принц. — Арестуйте его! И этого его помощника! Какого дьявола ты вообще здесь делаешь? — вопрос адресовался Харперу, который безмятежно смотрел мимо Принца и не потрудился ответить.

— Сэр…, — Ребек знал, что у него нет ни власти, ни причины производить аресты, но Принц не желал слушать каких-либо объяснений.

— Арестуйте его!

Шарп показал Принцу неприличный жест, добавил пару соответствующих слов, повернул лошадь и поехал прочь. Харпер последовал за ним.

Принц закричал, чтобы Шарп вернулся, но вдруг французские пушки, молчавшие, пока вырезали британскую кавалерию, снова открыли огонь. Шарпу показалось, что они выпалили в одно мгновение, и звук залпа, как предвестник ада, был достаточен, чтобы унять гнев Принца.

Ядра и снаряды вспахали склон британского холма. Взрывы и фонтанчики земли поднялись по всей линии фронта. Шум был просто оглушающим: залпы орудий слились в громоподобный рокот, ударивший в небо. Офицеры штаба Принца непроизвольно пригнулись. Офицер-артиллерист, не более чем в десяти шагах от Шарпа, исчез во взрыве снаряда, оставив после себя лишь облачко крови. В ствол одной из пушек попало ядро, и пушка откатилась, оставив на земле две глубокие борозды. Французы стреляли невероятно быстро.

И это означало только одно.

Готовился второй штурм.

Было две минуты четвертого, а пруссаков не было видно.

Сбежавшие с поля боя бельгийские солдаты устремились в Брюссель. Это была не их война; у них не было никакой преданности ни к голландскому штадгальтеру, назначенному править этой франкоговорящей провинцией Бельгии, ни к британской пехоте, глумившейся над ними.

Оказавшись в городе, они были осаждены жителями, жаждущими услышать новости. Сражение проиграно, заявили бельгийцы. Французы одержали сокрушительную победу. Ручьи в лесу Сонье полны от крови британцев.

Люсиль, гуляя по улице в ожидании новостей, слышала истории о том, что мертвые лежат куда ни посмотрит глаз. Ей говорили, что французская кавалерия добивает оставшихся в живых, но она все еще слышала пушечный огонь и понимала, что когда битва уже выиграна, то из пушек стрелять незачем.

Она позвала свою знакомую, вдовствующую графиню Маубергскую, которая проживала в небольшом доме на Монтень-рю-Пари. Они выпили кофе. Окно на кухне графини выходило во двор самой фешенебельной гостиницы Брюсселя.

— Там уже готовят ужин, — поведала графиня Люсиль.

— Ну, ведь жизнь продолжается и людям надо есть, — сказала Люсиль. Она сочла, что графиня таким образом извиняется за то, что запах жира проникает сквозь окно. Над Люсиль от пушечных залпов подрагивал хрустальный канделябр.