Роберт Харрис - Диктатор

И он принялся приводить красноречивые доводы в пользу того, чтобы его брату разрешили вернуться домой, в особенности ссылаясь на три причины: то, как долго Квинт пробыл вдали от дома, необходимость для него провести время с сыном, который становился очень трудным мальчиком, и то, что ему больше подходит быть военным, а не гражданским начальником.

Помпей выслушал это, откинувшись на своем египетском крокодиле и поглаживая подбородок.

– Если ты того желаешь, – сказал он, – то да, он может вернуться. Так или иначе, ты прав – он не очень-то хорош в управлении делами.

– Спасибо. Я, как всегда, у тебя в долгу, – ответил Цицерон.

Триумвир пристально и хитро посмотрел на него.

– Я слышал, на днях ты устроил переполох в Сенате.

– Только ради тебя – я просто пытаюсь обеспечить финансирование доверенной тебе миссии.

– Да, но ты делаешь это, бросая вызов законам Цезаря. – Помпей укоризненно погрозил пальцем. – Как скверно с твоей стороны!

– Цезарь – не непогрешимый бог, его законы не сходят к нам с горы Олимп. Кроме того, если б ты был в Сенате и видел, какое удовольствие получал Красс от всех этих нападок на тебя… Уверен – тебе захотелось бы, чтобы я нашел способ стереть улыбку с его лица. А критикуя Цезаря, я, несомненно, этого добился.

Лицо Помпея сразу прояснилось.

– А, тут я на твоей стороне!

– Поверь, амбиции Красса и его вероломство по отношению к тебе куда больше нарушают стабильность государства, чем все, когда-либо сделанное мной.

– Полностью согласен.

– Вообще-то, я полагаю, что если вашему союзу с Цезарем кто-то и угрожает, так это он.

– То есть?

– Ну, я не понимаю, как Цезарь может устраниться и позволить Крассу вот так интриговать против тебя, а тем более позволить ему нанять Клодия. Наверняка у Цезаря в первую очередь должны быть обязательства перед тобой, раз он твой тесть? Если Красс будет продолжать в том же духе, скоро он посеет большие раздоры, я предсказываю это.

– Так и случится, – кивнул Гней Помпей и снова принял хитрый вид. – Ты прав, несомненно.

Он встал, и Цицерон последовал его примеру. Помпей взял его руку в свои громадные лапы.

– Спасибо, что пришел повидаться со мною, старый друг. Ты дал мне столько поводов поразмыслить по дороге в Сардинию… Мы должны часто писать друг другу. Где именно ты будешь?

– В Кумах.

– А! Завидую тебе. Кумы – самое красивое место в Италии.

Цицерон был очень доволен проделанной тем вечером работой. По пути домой он сказал мне:

– Этот их тройной союз не может длиться долго. Он противоречит природе. Все, что от меня требуется, – продолжать подтачивать его, и рано или поздно это гнилое здание рухнет.

Мы покинули Рим при первом проблеске дня – Теренция, Туллия и Марк ехали в одном экипаже с Цицероном, который пребывал в преотличном настроении. Мы двигались быстро, остановившись на ночлег сперва в Тускуле, который, к радости Марка Туллия, снова стал обитаемым, а потом – в родовом поместье в Арпине, где пробыли неделю. В конце концов, мы спустились с холодных высоких пиков Апеннин на юг, в Кампанию.

С каждой проделанной милей зимние тучи рассеивались, а небо становилось голубее. Вокруг теплело, воздух делался более ароматным из-за запахов сосен и трав, а когда мы оказались на прибрежной дороге, ветер с моря показался нам настоящим бальзамом.

В ту пору город Кумы был куда меньше и спокойнее, чем сейчас. В акрополе я рассказал, куда мы направляемся, и жрец направил меня на восточный берег озера Локрин, в местечко в низовьях холмов, откуда открывался вид на лагуну и на узкую длинную отмель, разнообразившую голубизну Средиземного моря.

Сама вилла была маленькой и пришедшей в упадок. За ней присматривали с полдюжины пожилых рабов. Ветер задувал сквозь пробитые стены, часть крыши отсутствовала, но один вид, открывавшийся из ее окон, компенсировал все неудобства. Внизу, на озере, маленькие гребные лодки двигались среди устричных садков, в то время как из сада позади дома открывался величественный вид на буйно-зеленую пирамиду Везувия.

Цицерон был очарован и немедленно принялся работать с местными строителями, составив грандиозную программу восстановления и ремонта дома. Маленький Марк играл на берегу со своим домашним учителем, Теренция сидела на террасе и шила, а Туллия читала какого-то греческого автора. Это был такой идиллический семейный отпуск, какого они не видели уже много лет.

Однако имелась одна загадка. Весь берег от Кум до Путеол тогда, как и сейчас, был усеян виллами, принадлежащими членам Сената. Естественно, Цицерон решил, что, как только разнесется весть, что он здесь живет, он начнет принимать гостей. Однако к нему никто не приходил. Ночью мой господин стоял на террасе и оглядывал морской берег, всматривался в холмы и жаловался, что там почти не видно огней. Где же пирушки, где званые обеды? Марк Туллий прошелся по берегу на милю в каждом направлении и ни разу не заметил сенаторской тоги.

– Должно быть, что-то происходит, – сказал он Теренции. – Где они все?

– Не знаю, – ответила та. – И что касается меня – я счастлива, что здесь нет никого, с кем ты мог бы обсуждать политику.

Разгадка пришла к нам на пятое утро.

Я был на террасе, отвечая на корреспонденцию Цицерона, когда заметил, как маленькая группа всадников свернула с прибрежной дороги и поскакала вверх по тропе к дому. У меня мгновенно мелькнула мысль: «Клодий!»

Я встал, чтобы лучше их разглядеть, и, к своему ужасу, увидел отблески солнца на шлемах и нагрудниках. Это были пятеро всадников-воинов.

Теренция и дети уехали на день, чтобы посетить сивиллу, которая, как говорили, жила в сосуде в пещере в Кумах [38] Кумская сивилла (пророчица), согласно легенде, жила около тысячи лет. Влюбленный в нее Аполлон предложил выполнить любую ее просьбу; она взяла горсть пыли и пожелала жить столько лет, сколько держит в руке песчинок. Но при этом забыла попросить вечную молодость – и с годами так ссохлась, что в конце концов стала помещаться в небольшом сосуде. .

Я вбежал в дом, чтобы предупредить Цицерона, и к тому времени, как мне удалось его найти – он выбирал, в какие цвета раскрасить столовую, – всадники уже ворвались во двор, и там грохотали копыта их коней. Затем их командир спешился и снял шлем. Он казался грозным видением: покрытый пылью и напоминающий вестника смерти. Белизна его носа и лба контрастировала с грязью, пятнавшей остальное лицо, будто он носил маску. Но я узнал его. Этот человек был сенатором, хотя и не очень известным, – членом того пассивного, надежного класса педериев, которые никогда не выступали, а просто «голосовали ногами» [39] В Сенате существовало либо поименное голосование, либо голосование путем расхождения в разные стороны – «голосование ногами». . Его звали Луций Вибуллий Руф. Он был одним из офицеров Помпея Великого и, как и следовало ожидать, родом оттуда же, откуда и Помпей, – из Пицена.