Елизавета Дворецкая - Венец Прямиславы

– Жених-то уж больно с лица нехорош! – бормотала Зорчиха, держа на распяленных руках тонкое покрывало-паволоку и щурясь, чтобы лучше рассмотреть изящно переплетенный узор. – Половец! Глазки узенькие, рожа желтая, прости господи!

Прямислава слышала ее, но только смеялась про себя: давно прошло то время, когда Ростислав казался ей некрасивым. Она вспоминала его смуглое лицо с половецкими скулами, и сердце ее сладко замирало, и разбирал смех. Помнила прикосновение его горячих рук, его объятия, и мысли об этом доставляли ей удвоенное блаженство – ведь она будет его женой! Все то, что она вычитала у Златоуста о любви, покорности и взаимной верности супругов, теперь приобрело новый и такой блаженный смысл! Если ее мужем станет Ростислав, то каким счастьем будет любить его и покоряться ему! «К мужу твоему влечение твое, и будет он господствовать над тобою…»

Когда на другой день отец снова пришел к ней с разговором о сватовстве, Прямислава дала согласие. Начались приготовления: десяток девок шили приданое, купцы целыми днями толпились в сенях с мехами, тканями, расписной и чеканной посудой. Оружейники и седельщики трудились над подарками жениху и его мужской родне. Боярин Милюта надоумил заказать для Ростислава нож с образком Михаила Архангела на рукояти, в пару к его мечу, и Прямислава так обрадовалась, что даже поцеловала воеводу. Сама она то примеряла новые платья, то заглядывала в мастерские.

Сваты торопили: дескать, город Перемышль недоволен, что князь не женат, и свадьбе следует быть поскорее. Кроме них, с Прямиславой отправлялись туровские бояре с женами, и теперь Анна Хотовидовна, Вера Гордияновна, Дарья Даниловна и Еванфия Станимировна тоже собирались в путь. Еванфия Станимировна происходила из рода Путиличей и была игуменье Мелитине родной сестрой, но она-то целиком одобряла намерения Прямиславы и считала, что для нее не замужество было бы грехом, а напротив, отречение от него.

– Бог тебе дал молодость, красоту, здоровье, чтобы ты любовь в мире преумножала и род человеческий! – пылко приговаривала она, сама имеющая семерых детей. – Такое богатство в монастырь нести – талант в землю зарывать, а за это Господь не похвалит! И святые в целомудрии жили, только когда им двоих детей Бог посылал, а у тебя и одного еще нету! Вот это грех – Божий завет отвергать!

Теперь осталось дождаться только разводной грамоты, а пока ее не было, Вячеслав чуть ли не каждый день закатывал пиры для сватов. Туровцы чередой тянулись на княжий двор поздравить, несли подарки, каждый по своим достаткам: от дорогих золоченых ларцов до лукошка яиц.

Пока готовили приданое, пришла грамота из Киева. Можно было отправляться в путь. Все радовались, что сложное дело решилось так быстро, а монах, привезший ее, рассказывал, что в Киев с просьбой ускорить дело прибыли посланцы от Владимирка звенигородского и, как ни странно, от Юрия!

– Раскаялся, знать, в грехах-то, вину на себя берет и хочет жену освободить! – говорил отец Акинфий. – Вроде даже обещался, что сам в монастырь пойдет, чего же жену держать, молода еще!

В раскаяние Юрия Ярославича верилось с трудом, но Господь всемогущ, и не таким еще грешникам посылал Он озарение. Главное, что грамота была на руках, открывая Прямиславе свободный путь к новому браку.

И вот настал четверг – легкий день для отъезда. Приданое уложили в сундуки, пересыпая там и тут горстью льна или перекладывая головками чеснока, чтобы уберечь будущую семью от бедности. Невесте на шею надели янтарное ожерелье – от сглаза в далеком пути. Вместе с Прямиславой ехали Зорчиха, Крестя, которую пока не с кем было отправить обратно в Берестье, Забела и еще три девушки-служанки, подаренные Вячеславом вместе с прочим приданым. Каждая из боярынь тоже ехала со своей челядью, а Еванфия прихватила и младшего, полугодовалого сына, которого не пожелала оставить так надолго. Вместе с приехавшими перемышльскими боярами и дружиной воеводы Переяра обоз получился внушительный.

Сперва все разместились в ладьях и поплыли по Припяти. На первой стоянке Вячеслав простился с дочерью.

– То с матерью провожали, теперь один провожаю! – говорил он, грустно улыбаясь и моргая, чтобы скрыть набежавшие слезы. – Да ты теперь уже не дитя! Ну, дай Бог! Дай Бог, чтобы муж тебя любил, как я люблю, остальное приложится! С любовью и бедность одолеешь, и болезнь, и опалу, с любовью всякая беда легкой покажется!

Ладьи вновь тронулись в путь. Утирая слезы, Прямислава оглядывалась на отца и епископа Игнатия: они стояли рядышком на берегу у самой воды. Она радовалась новой жизни, ожидающей ее впереди, но было горько расставаться с отцом так скоро после того, как она по-настоящему его узнала.

– Ничего, милая, не навек расстаешься, Бог даст, свидитесь! – утешала ее степенная боярыня Дарья Даниловна, пожилая женщина, провожавшая когда-то и Прямиславу при первом замужестве, и сестру ее Верхуславу. – Не на край света едем! И года не пройдет, как князь-батюшка в гости пожалует. На крестины приедет, как же не приехать!

Прямислава улыбнулась. Не пройдет и года, как у нее может появиться ребенок. Он будет на четверть половцем, но, воображая маленькое живое личико, в котором только разрез глаз будет немного напоминать о Диком Поле, Прямислава замирала от блаженства. Она уже любила этого ребенка, любила больше жизни, и любовь к нему изливалась из сердца, как огненный меч, пронзающий мир. Она страстно хотела, чтобы ее дети были детьми Ростислава, а значит, не ошиблась, принимая его сватовство.

Свадебному посольству предстоял нелегкий путь: по рекам, по суше, опять по рекам. В Червене, как обещал Переяр Гостилич, будут ждать лошади, присланные Ростиславом. Прямиславе очень хотелось, чтобы в Червене или хотя бы в Любачеве оказался и сам Ростислав, но, конечно, жених будет ожидать ее в церкви. Скорее у нее будет возможность познакомиться с его старшим братом Ярославом, который княжит теперь в Белзе, стоящем на реке Солокии неподалеку от Гучвы.

В дороге развлечься было нечем, и Прямислава, наблюдая, как мимо бортов ладьи неспешно уходят назад низкие, поросшие ивой берега, мысленно всматривалась в свою предстоящую жизнь. Как она будет жить с челядью в тереме княжьего двора, ходить в церковь, заниматься хозяйством, дожидаться мужа из очередного похода… Прямислава посмеивалась про себя, воображая, как Ростислав удивится, увидев лицо невесты! Ведь он-то сейчас думает, что к нему везут Крестю! Только это несколько охлаждало ее радость: Ростислав сватается, по сути, не к ней, а к Кресте! – но Прямислава легко находила ему оправдание. Теперь он стал князем, на нем лежит ответственность за весь Перемышль, и он обязан устраивать свою судьбу с наибольшей выгодой для волости. Может, он и вспоминает красивую послушницу, но ему в заслугу то, что он собирается заключить приличный брак, а не ищет незаконной любви. Кого из них двоих он любит, Прямислава не сомневалась и знала: Ростислав вовсе не будет огорчен, когда увидит, к кому посватался на самом деле!