Джайлс Кристиан - Ворон. Волки Одина

– Мы с ними разминемся! – встревоженно прокричал Эгфрит.

Туман сгущался над равниной, которая напоминала водную гладь.

– Почти пришли, – крикнул я в ответ, узнав заросли красного поташника – накануне Эгфрит сказал, что франки называют его «цветы Святого Петра», и я еще подумал, что название подходящее: у Одина могучие ясень и дуб, а у христианского святого – жалкий куст.

Небо на западе чуть посветлело к тому времени, как мы подошли к старому броду. По берегу расхаживали ржанки и бекасы, по озеру плыли черношейные поганки; ветер раздувал их перья, словно паруса.

– Может, в обход пошли? – с надеждой произнес Эгфрит, всматриваясь то в один, то в другой берег. – Еще можно пойти им наперерез.

– Может, и пошли. Но вряд ли, – сказал я, смахивая со штанов жирного паука.

Плащ намок и отяжелел; лучше бы я оставил его в лагере, даже несмотря на холод.

– А если плыть, так волк не поплыл бы.

– Этот волк все может, – скривился Эгфрит. – Асгот наверняка его заколдовал.

«Как и Кинетрит», – подумал я, укрепляясь на первом прогнившем бревне и делая шаг в ледяную воду. Замерзшие, мы выбрались на берег, прошли по лугу среди колыхающихся трав и по низкому склону поднялись к яблоневым деревьям, почки на которых спрятались от холода в крошечные, будто покрытые мехом коконы.

Мы не сразу поняли, что они там, среди спящих деревьев. Идущий впереди Эгфрит вдруг упал на колени, и на мгновение я подумал, что монах просто оступился, но затем он простонал, заламывая руки:

– Боже мой! Боже мой! Что они наделали!

Я вгляделся в прогал между кривыми раскидистыми ветвями и увидел, что с деревьев впереди свисают какие-то темные фигуры.

– Дочерей Господних умертвили, – всхлипывал Эгфрит, закрыв лицо руками.

Внутри меня шевельнулся ужас. Я положил руку на плечо монаха, не столько для того, чтобы его успокоить, сколько для того, чтобы самому не упасть. В петлях висели Христовы невесты. Лица их посинели, а вывалившиеся глаза с укором оглядывали всех присутствующих по очереди – трупы покачивались и крутились на ветру. Их было семеро. Босыми ногами они задевали мокрую от мочи траву, над которой поднимался парок.

Я вспомнил, как нашел Эльстана. Жертва кровожадного годи, он тоже висел на дереве с кишками, обмотанными вокруг ствола. В этот раз на итог расправы смотрели датчане. Они повернулись к нам, и в их глазах я увидел благоговейный ужас от содеянного. Закончивший свой обряд Асгот говорил что-то одному из них. Я оставил Эгфрита и шагнул в рощу смерти.

– Ворон, эти франкские суки пытались нас околдовать своими Христовыми заклинаниями, – произнес датчанин по имени Арнгрим, оторопело тряся головой.

Я ничего ему не ответил – смотрел на Кинетрит. Она стояла возле деревьев, на расстоянии вытянутой руки от монахинь, и не обратила на меня никакого внимания, когда я подошел к ней и встал рядом.

– Осторожно, – сказал Асгот датчанам, – в прошлый раз после такого же обряда Ворон обратился в берсерка [26]и убил нашего воина по имени Эйнар, но Сигурд его простил.

Датчане выжидающе смотрели на меня, я же не отрывал взгляда от Кинетрит.

– За что, Кинетрит?

Позади нее что-то хрустнуло. Это Сколл грыз свежую кость. Меня передернуло – возможно, она совсем недавно кому-то принадлежала.

– Что они тебе сделали? – Я коснулся ее руки.

Кинетрит вздрогнула и отшатнулась, словно мое прикосновение ее обожгло.

– Ворон. – Она посмотрела на меня, и на какой-то короткий момент мне показалось, что я вижу в зеленых глазах прежнюю Кинетрит, однако появившаяся было в них искра тут же погасла и взгляд снова похолодел.

– Теперь они никому не причинят вреда, – усмехнулась она.

– А тебе разве причинили? – спросил я.

– Не эти, – ответила она, глядя на бескровное лицо юной, не старше, чем она сама, девушки с ужасным образом вытянувшейся шеей.

– Послушай, Ворон, – прошипел Асгот, выпуская облачка пара в холодный воздух. – Он здесь. Он пришел сюда. – Глаза старого годи заблестели, как бывало, если в воздухе витала смерть.

Он говорил о Всеотце. И хотя в ночной тишине слышно было только, как поскрипывают веревки и прогнувшиеся ветки, дышат воины и грызет кость волк, я чувствовал , что совершенное в роще приношение принято .

– Надо заодно повесить и монаха, – предложил датчанин по имени Бо, указывая на Эгфрита.

Тот стоял, согнувшись пополам, его выворачивало.

– Если тронешь его хоть пальцем, я тебя убью, Бо, – пообещал я.

Датчанин начал было свирепеть, потом примиряюще вскинул ладони.

– Да ладно тебе, Ворон, я же не знал, что он твой друг.

– Да, друг, – ответил я, глядя на Эгфрита, который шел к нам, утирая рот рукавом и переводя взгляд с одной монахини на другую.

– Приношение очень щедрое, Ворон, – кивнул Флоки Черный, по привычке держась за навершие меча. – Сразу семь Христовых невест.

Он был прав. Такое боги точно заметят. Все равно что в Йольскую [27]ночь разжечь огромный костер, созывающий души мертвых.

– Теперь боги не оставят нас во время путешествия, – сказал Арнгрим. – В лагере будут довольны.

– Туфи, наверное, бранит нас, что мы не сделали этого раньше, – сказал датчанин по имени Оттар, вызвав приглушенные возгласы одобрения.

– Сигурд ждет нас в лагере, – сказал я, решившись чуть повысить голос в роще, где бродит сам Один, вызванный Асготом.

Но не только жрец его вызвал, Кинетрит тоже в этом участвовала – я знал наверняка, хоть и не видел, что именно она сделала. Датчане сгрудились вокруг нее и Асгота. Обряд потряс ее не меньше, чем остальных. Колдовство пропитало ее кровь, как сосновая смола – обшивку корабля. А ведь когда-то она была христианкой…

– Остался ли кто-нибудь из Христовых невест в живых? – спросил я.

– Нет, все здесь, – ответил Оттар, пораженно глядя на раскачивающиеся трупы.

К ним уже подбирались два ворона, то и дело останавливаясь и поглядывая на нас.

– Ладно, – сказал я. – Уходим, пока не стемнело. Не хотел бы я заблудиться в болоте и встретить жаждущие мести души этих дев. Не забывайте – мы во Франкии.

– Ворон прав, – подхватил Асгот, – Белый Христос имеет здесь власть. Обряд завершен, надо уходить.

– Позвольте мне похоронить их, – поднялся голос Эгфрита, грозя помешать богам. – Сжальтесь, позвольте мне вытащить несчастных из петли.

Асгот зашипел на него, как дикий кот, а Арнгрим выругался себе под нос.

Сжав руку монаха, я прорычал:

– Придержи язык, а не то оглянуться не успеешь, как будешь болтаться рядом с ними.

Похожее на кунью мордочку лицо Эгфрита выражало смертельную тоску и отчаяние, а в его глазах я увидел ту же пустоту, что была у Халльдора перед тем, как Сигурд пронзил его мечом. Случившееся сломило монаха.