Артуро Перес-Реверте - Добрые люди

Дон Эрмохенес краснеет.

– А какое отношение они имеют к нам?

– Я так понимаю, что никакого, – успокаивает его адмирал. – Сеньор аббат не утверждал, что в этой лавке продаются лишь книги такого сорта.

Брингас делает долгий глоток и допивает остатки вина.

– Термин «философские книги», – поясняет он, – привычный в читательских кругах, достаточно широк и подразумевает многое: от « Le christianisme dévoilé» [27]до « La fille de joie» [28]. – Произнеся последнее название, он заговорщицки подмигивает. – Не читали?

– Даже обложки не видели, – отвечает адмирал. – Если они запрещены здесь, то в Испании о них вообще никто и не слышал.

– Это свинство к нам не проникает, – с достоинством подытоживает библиотекарь.

Брингас снисходительно улыбается.

– Насчет « La fille de joie» не буду спорить. Но вторая, « Le christianisme dévoilé», книга в самом деле философская.

– Вы шутите? – возражает дон Эрмохенес. – Название звучит еще хуже! Христианство создано для того, чтобы верить, а не разоблачать или углубляться в заумные дебри – ни к чему хорошему это не приводит.

Аббат смотрит на него в некотором замешательстве.

– Я был уверен, что вы оба…

– И вы совершенно правы, – перебивает его адмирал, которого, похоже, весьма развлекает весь этот разговор. – Но, как я вам уже говорил, мой друг принадлежит к тем сторонникам просвещения, которые посещают мессу: эта разновидность встречается в Испании чаще, чем может показаться.

– Друг мой, дорогой адмирал, – протестует библиотекарь. – Но разве я таков? Я…

Адмирал мягко успокаивает его, положив на плечо руку.

– Наш дон Эрмохенес, – продолжает он, обращаясь к Брингасу, – ценит одновременно и шелк, и ситец… Будем же уважать его точку зрения!

Аббат переводит взгляд с одного академика на другого: ему не удается отнести их к какой-либо известной ему категории. Наконец физиономия его расплывается в великодушной улыбке.

– Что ж, как хотите.

– Мы хотим философские книги, – без лишних экивоков напоминает ему адмирал.

– Ах да, верно… Итак, этим словом называют самые разные книги, которые продаются подпольно и отношение к которым зависит от каприза очередного министра… Дело в том, что многие продавцы торгуют из-под прилавка, внимательно отслеживая книжный рынок и умея уберечь себя от облавы и ссылки на галеры. Этот парень, о котором я говорю, отлично знает свое дело. Надеюсь, он сумеет нам помочь.

Дон Эрмохенес смотрит на аббата с некоторым беспокойством. Он достает свою коробочку с нюхательным табаком и платок, засовывает щепотку табака в нос и чихает, а коробочку протягивает Брингасу.

– А этот книготорговец – он приличный человек?

– Еще бы! В точности как я сам.

Ученые мужи обмениваются быстрым взглядом, который не ускользает от внимания аббата. Но и адмирал замечает, что Брингас уловил их взгляд.

– Надеюсь, это не навлечет на нас неприятности.

Произнеся эти слова, адмирал пристально смотрит на Брингаса. Тот невозмутимо сует два пальца в табакерку, предложенную библиотекарем, извлекает оттуда добрую щепоть измельченного табака, выкладывает на тыльную сторону кисти и подносит к носу.

– Неприятности? Пфуй. Жизнь просвещенного человека, сеньоры, сама по себе одна сплошная неприятность.

Потом с наслаждением прикрывает глаза, секунду морщится и наконец оглушительно чихает.

– А сейчас, – поизносит он, доставая из кармана скомканный платок, – если вы любезно согласитесь сопровождать меня, я готов показать вам другой Париж… Не тот, который описывается в книжонке под названием «Дамский будуар».

Не так-то просто представить себе Париж ancien régime [29], который в преддверии Французской революции застали дон Педро Сарате и дон Эрмохенес Молина. Даже революционный Париж, который в итоге так сильно изменил облик города своими улицами и названиями – Кордельеров, Птиз-Огюстен, – прочно связанными с историей тех бурных лет, частично исчез в период городских реформ, которые начиная с 1852 года предпринял барон Хауссман. Даже рынок Ле-Аль в последней трети двадцатого века полностью перестроили, превратив в культурный район, который сегодня завершает знаменитый Центр Помпиду; а его лавки, бары и рестораны превратились в модные места, привлекающие туристов. Единственный способ передать в книге атмосферу тех мест – изучать старинные тексты и карты города, сравнивая их с современными текстами и картами, а нынешние очертания Парижа – с прежними, и таким образом воссоздать наиболее точный облик мест, где пролегали пути наших ученых мужей.

Помимо нескольких путеводителей и полудюжины книг по истории города, моя библиотека не слишком изобиловала богатством материалов по парижской застройке; а полезный, но ограниченный « Connaissance du Vieux Paris» [30]Иере, с которым столь охотно бродили по городу в прежние времена, на сей раз помог наметить лишь пару-тройку улиц, благодаря их старинным названиям. Куда полезнее оказался монументальный « Paris à travers les âges» [31]Хоффбауэра. А пошарив в Интернете, я обнаружил пару полезных точек отправления, помогающих восстановить реальный облик города в восьмидесятые годы восемнадцатого века: «Исторический атлас Парижа», относящийся к 1790 году, а также перечень парижских улиц и адресов с 1760 по 1771 год, который включал в себя интересовавшие меня названия. Помимо этого я раздобыл штук тридцать гравюр той эпохи с видами улиц, площадей и скверов, помогающих представить, как выглядел Париж в годы, предшествовавшие революции. Однако самой важной находкой были планы города, которые несколькими днями позже, вновь оказавшись в Париже и благодаря идеальной работе книжного магазина Мишель Полак, я приобрел без излишних затруднений. Один из них был создан в 1775 году Жайо – отличная вещь, которая к тому же попала мне в руки в довольно-таки приличном состоянии. Другой картой, в высшей степени полезной для воссоздания городских мизансцен, описанных в этих главах, был великолепный « Nouveau plan routier de la ville et faubourgs de Paris» [32], изданный в 1780 году Алибером, Эно и Рапийи: помимо детальнейшей передачи облика города эта карта сопровождалась дотошным перечнем улиц и их местоположением в городской структуре. Все интересующие меня точки, которые я собирался отыскать на этих картах, с некоторых пор существовали самостоятельно в виде краткого перечня улиц, кофеен, отелей, магазинов и прочих примечательных мест; одни данные я выписал из писем библиотекаря, хранившихся в архивах Испанской королевской академии; другие представляли собой особенности путешествия в восемнадцатом веке, описания городских кварталов, подобно содержащимся в чудесном « Guide des amateurs et des e ́trangers voyageurs » [33](год издания – 1787-й, автор – Тиери), выдержки из тогдашних газет, фрагменты писем и заметки различных авторов, включенные в дневники Леандро Фернандеса де Моратина, чья тень, помимо прочих теней, все время парила над моей повестью, а также «Мемуары» Джакомо Казановы, переполненные подробностями его визитов в столицу Франции, которые имели место чуть позже описанных событий. Вооружившись всем этим, я мог смело приняться за работу.