Артуро Перес-Реверте - Добрые люди

Торговец невозмутимо кивает на ящики с книгами.

– Я только что получил двадцать экземпляров « La fille naturelle » [36]. А еще у меня остались « L’Acade ́mie des dames »… [37]Кроме них – « Vénus dans le cloître» [38]и лондонское издание « Anecdotes sur Madame la comtesse Du Barry» [39], которое по-прежнему заслуживает пристального внимания.

– Нет-нет, Видаль, ты не так понял, – с улыбкой замечает Брингас. – Эти кабальеро пришли за другим.

Торговец смотрит на него с удивлением.

– Неужто им понадобилась настоящая философия?

– Вот именно!

– Кое-что из этого у меня тоже есть… « L’An 2440 » [40]Мерсье. В Испании эту книгу сожгли, но здесь у меня ее буквально с руками отрывают. Есть несколько трудов Гельвеция, Рейналя, Дидро, «Философский словарь» Вольтера… Последний дороговат, в отличие от «Эмиля» Руссо, который уже столько раз переиздавался, что встретить его можно повсюду и он уже никого не интересует.

– Да что вы говорите? – удивляется дон Эрмохенес.

– Абсолютно никого. Даже полиция реквизирует в основном Вольтера. И это лишь повышает его стоимость.

– Эти господа ищут «Энциклопедию».

– Думаю, ее можно достать. Сейчас у меня ее нет, однако приобрести ее несложно. Дайте мне время, и я все улажу.

– Да, но речь идет о первом издании.

Видаль морщится.

– О, это гораздо сложнее. Его давно не выпускают, да и народ предпочитает новые издания. Может, вас заинтересуют экземпляры, отпечатанные за границей? Говорят, в некоторых из них оригинальный текст дополнен, другие же в точности воспроизводят оригинал. Возможно, мне удастся раздобыть для вас хороший репринт: например, отпечатанный в Ливорно и посвященный эрцгерцогу Леопольду, это семнадцать томов статей и одиннадцать гравюр… Могу попытаться раздобыть и женевское издание, отпечатанное Крамером.

– Боюсь, у наших сеньоров на этот счет есть иное мнение, – возражает Брингас.

– Нам нужен оригинал, – подчеркивает дон Эрмохенес. – Двадцать восемь томов, которые выходили в период с 1751-го по 1772-й… Нет ли возможности достать именно его, ведь это всего один экземпляр?

– Можно попробовать, но мне потребуется несколько дней. И гарантий я вам дать не могу.

Тем временем адмирал подходит к ящикам с книгами. В основном это издания в бумажном переплете с голубой или серой обложкой. По сравнению с вонью, доносящейся с улицы, запах новой бумаги и свежей типографской краски воспринимается как благоухание, заставляя на мгновение забыть обо всем остальном.

– Позволите взглянуть?

– Разумеется, – отвечает Видаль. – Только снимите книги, лежащие сверху. Не думаю, что вас заинтересуют « Liturgie pour les protestants de France » [41]или же романчики мадам Риккобони.

Дон Педро убирает книги, загромождающие верхнюю часть одного из ящиков, и рассматривает то, что под ними: « La chandelle d’Arras » [42], « Le Parnasse libertin » [43], « La putain errante » [44], « L’Académie des dames »… Последняя переплетена в испанскую кожу, это очаровательное издание ин-октаво.

– Хорошая вещь?

– Не знаю. – Видаль почесывает нос. – При моей профессии хорошей может считаться только та книга, которая хорошо продается.

Адмирал неторопливо перелистывает том, задерживаясь на подробных иллюстрациях. На одной из них дородная дама с обнаженной грудью и юбкой, задранной до соблазнительных бедер, разведенных под углом приблизительно в сто сорок градусов, с большим интересом рассматривает вздыбленный фаллос молодого человека, который, стоя аккурат напротив дамы, явно готов перейти к более решительным действиям. На мгновение адмирал чувствует искушение показать рисунок дону Эрмохенесу, чтобы понаблюдать за его реакцией. Однако в следующий момент ему становится жаль библиотекаря, и он отгоняет от себя эту идею.

– Должно быть, это дорогие книги, – произносит он, обращаясь к продавцу.

– У них нет твердой цены, – отвечает Видаль. – Цена возрастает и падает в зависимости от спроса на рынке или охотой за ними властей, желающих их конфисковать. Так, « L’Acade ́mie des dames » – очень востребованная книга. Ее часто спрашивают, но издания слишком отличаются одно от другого. У вас в руках свежее, голландское, с тридцатью семью гравюрами. Охотно уступлю его за двадцать четыре ливра.

Заинтригованный, дон Эрмохенес подходит к адмиралу и делает неуклюжую попытку заглянуть в книгу, которую дон Педро все еще держит в руках, открытой на упомянутой иллюстрации. На мгновение дон Педро с коварной поспешностью позволяет ему взглянуть на страницу, и библиотекарь в ужасе отскакивает, словно узрев перед собой самого дьявола.

– Занятно, – произносит адмирал. – Когда кто-либо думает о нелегальной литературе, ему на ум приходят прежде всего такие имена, как Вольтер, Руссо или д’Аламбер…

Видаль пожимает плечами. Не совсем так, отвечает он. На самом деле настоящая философская книга – лишь небольшая доля рынка. На нее имеется спрос, и немалый. Однако большинство запрещенных книг совсем другого сорта. В любом случае пути у них одинаковы: печатают их в Швейцарии или Голландии, доставляют во Францию без обложек, в виде тетрадей, спрятанных между листами другой книги невинного содержания, затем доводят до ума и продают.

– Кое-что доставляют контрабандисты прямиком через границу, – уточняет Брингас. – Когда-то я тоже хотел этим заняться – перевозить книги из Швейцарии в Испанию, но быстро бросил. Слишком рискованное дело.

– Это верно, – подтверждает продавец. – Поэтому эти книги ценятся дороже: не всякий пограничник или интендант согласится на скромную взятку… Когда же что-то пойдет не так, контрабандисту запросто могут поставить клеймо на плечо и оправить на галеры.

– А почему вы предпочитаете этот квартал?

– Раньше я работал вместе с одним приятелем по имени Дюлюк, у которого имелась небольшая лавочка на набережной Августинцев…

– О, я знал Дюлюка! – оживляется Брингас.

– Славный был парень, верно? – Видаль поворачивается к академикам. – В то время я в основном разъезжал по делам, а он занимался продажей. Но однажды какой-то полицейский не получил того, чего ожидал, с нас содрали пять тысяч ливров за философские книги, слишком добросовестно проиллюстрированные, вы меня понимаете, а беднягу Дюлюка отправили прямиком в Бастилию… С тех пор я здесь.

– Не такое уж плохое место, – отзывается Брингас.

– Разумеется, бывает и хуже… Никто меня здесь не замечает, потому что соседи – один слепой, другой немой: сами живут и другим не мешают. Люди ходят туда-сюда по мясным лавкам, и эта суета мне только на руку. Кому надо, тот ко мне заходит, я приплачиваю здешнему сторожу и никого не обременяю…

– А каждые четыре недели закрываешь магазин, нагружаешь повозку запрещенными книгами и объезжаешь соседние города, предлагая людям новинки.