Элиф Шафак - Ученик архитектора

Старожилы утверждали, что в течение сорока лет Стамбул не знал столь морозного дня, как тот, когда умерла Михримах. Птицы замерзали на лету и камнем падали вниз; кошки примерзали к крышам, превращаясь в ледяные изваяния. Нищие, пилигримы, странствующие дервиши – словом, все, кто не имел крова, искали убежища в приютах и богадельнях. Джахан недоумевал, почему Михримах выбрала именно этот день, дабы оставить сей мир. Она, которая родилась весной и больше всего на свете любила цветы.

Болезнь Михримах продолжалась несколько месяцев. Несмотря на все усилия лучших лекарей, дочери Сулеймана день ото дня становилось хуже. В течение этого тягостного времени Джахан неоднократно посещал Михримах. Всякий раз он с горечью видел, что она становится все более бледной и изможденной. Хесна-хатун, хотя и без особой охоты, часто приходила к нему в зверинец, приносила записки от Михримах и ожидала, пока Джахан напишет ответ. Не обращая внимания на сердитое пыхтение старой няньки, Джахан не спешил, тщательно подбирая каждое слово. Когда Джахан передавал ей запечатанное письмо, Хесна пронзала его злобным взглядом и уходила не попрощавшись.

В то январское утро, увидев в саду старуху, закутанную в меховой плащ, Джахан решил, что она принесла очередное письмо. Но на этот раз письма не было.

– Она хочет тебя видеть, – сообщила Хесна-хатун.

Дворцовые ворота широко распахнулись перед ними, стражники отвернулись, делая вид, что не замечают Джахана. Старая нянька позаботилась о том, чтобы они не чинили ему никаких препятствий. Войдя в спальню Михримах, Джахан отчаянным усилием растянул губы в улыбке. Лицо умирающей пылало, тело опухло. Руки, ноги, шея и даже пальцы Михримах раздулись так, словно ее искусали осы, которых она так боялась в детстве.

– Джахан, любимый мой… – прошептала она.

Джахан, не в силах более сохранять самообладание, прижался лбом к краю ее постели. Это было очень символично: ведь именно так, на краешке ее судьбы, он провел долгие годы. Увидев, что он плачет, Михримах слегка приподняла руку и выдохнула:

– Не надо. – Джахан принялся было извиняться, но она прервала его, вновь повторив: – Не надо.

Воздух в комнате был тяжелым и спертым из-за плотно закрытых окон и толстых занавесей. Джахану захотелось немедленно распахнуть окна настежь, но он не двинулся с места.

Умирающая попросила его придвинуться ближе, и он выполнил ее просьбу под испепеляющим взором Хесны-хатун. Михримах опустила ладонь на его голову. Ему и прежде случалось ощущать ее прикосновения, неизменно робкие и мимолетные, но лишь сейчас он почувствовал, что все преграды между ними исчезли. Джахан поцеловал любимую в губы и ощутил вкус земли.

– Ты и твой белый слон… вы приносили в мою жизнь радость, – выдохнула Михримах.

Джахан пытался найти какие-то слова утешения, но понимал, что все они бессмысленны. Через некоторое время служанка принесла своей госпоже чашку с заварным кремом, политым фруктовым соусом. Однако соблазнительный запах, прежде возбуждавший у нее аппетит, ныне вызвал у больной рвоту. Джахан подал Михримах воды, которую она с жадностью выпила.

– Наверное, обо мне будут ходить слухи, которые тебе будет тягостно слышать, – произнесла она.

– Вряд ли на свете отыщется человек, способный распускать о вас дурные слухи, моя бесценная повелительница, – ответил Джахан.

Михримах устало улыбнулась:

– Что бы ни случилось после моего ухода, прошу: вспоминай обо мне с любовью. Обещаешь не внимать клевете и сплетням?

– Я всегда презирал сплетни, моя бесценная повелительница.

Михримах вздохнула с облегчением, но тут же лицо ее омрачила новая мысль.

– Но что, если ты вдруг усомнишься во мне?

– Клянусь, я никогда не…

Она не дала ему договорить.

– Если сомнение вдруг закрадется в твою душу, помни: у всего, что происходит в этом мире, имеется тайная причина.

Джахан хотел было спросить, что она имеет в виду, но тут до него донесся шум шагов. В спальню вошли трое детей Михримах. Джахан с удивлением отметил, как сильно выросла Айше с тех пор, как он видел ее в последний раз. Дети по очереди подходили к матери и целовали ей руку. Напряженная тишина висела в воздухе. Младший сын Михримах из последних сил сдерживал слезы, но дрожащая нижняя губа выдавала его горе.

Когда дети ушли, Джахан бросил умоляющий взгляд на Хесну-хатун. Старая нянька беспокойно переминалась с ноги на ногу, и он чувствовал: ей хочется, чтобы он скорее ушел. Но у него вовсе не было желания уходить. К облегчению Джахана, Михримах, почувствовав его растерянность, прошептала:

– Останься.

В сумерках дыхание умирающей сделалось тяжелым и частым. Джахан и Хесна-хатун не отходили от ее постели. Старая нянька молилась, а ученик архитектора предавался воспоминаниям. Час проходил за часом. Перевалило за полночь. Глаза у Джахана слипались, но он отчаянно боролся со сном, охваченный странным убеждением: пока он смотрит на свою возлюбленную, она будет жить.

Призыв к утренней молитве, долетевший с ближайшего минарета, разбудил Джахана. В комнате стояла мертвая тишина. Охваченный тяжким предчувствием, Джахан вскочил на ноги. Старая женщина устремила на него пристальный взгляд бессонных глаз.

– Уходи, – проронила она. – Моя газель покинула этот мир.

Десять месяцев спустя мастер Синан и его ученики завершали строительство мечети, посвященной великому визирю Соколлу. Круглый купол, шесть арок, шесть столпов и двухэтажный внутренний двор. Крытый портик купался в солнечных лучах, льющихся из многочисленных окон. Минбар [31]из белоснежного мрамора был отделан бирюзовыми плитками. По стенам внутреннего двора тянулась изящная галерея. Не будучи столь грандиозной, как мечеть, посвященная султану, эта постройка отличалась силой характера, присущей великому визирю.

В тот день сам Соколлу изволил посетить строительство в сопровождении своих советников, стражников, слуг и льстецов-прихлебателей. Он внимательно осмотрел здание, призванное прославить его имя в веках, задал бесчисленное множество вопросов и поторопил рабочих. Великий визирь, пользовавшийся репутацией самого прозорливого человека в империи, держался с неизменным достоинством. Он успел послужить уже трем султанам: Сулейману, Селиму и Мураду. Все вокруг недоумевали, как это Соколлу удается держаться у кормила власти так долго, в то время как другие царедворцы лишаются головы за малейшую оплошность. Ходила молва, что ему якобы покровительствует некая колдунья, страстно в него влюбленная. Имя этой таинственной помощницы было неведомо никому из живущих на земле. Всякий раз, когда над Соколлу нависала опасность, могущественная возлюбленная помогала ему выйти сухим из воды.