Евгений Таганов - Морской князь

По просьбе Макариоса ромеям указали место для походного лагеря, и они принялись выставлять свои палатки в виде большого правильного квадрата.

– И скажи своим воинам, чтобы они пока что не ходили по нашему лагерю, – была вторая просьба комита. Ее тоже исполнили.

Это было то еще зрелище: стоящие по кромке нового ромейского лагеря дарникцы, с открытыми ртами взирающие на слаженные, выверенные действия своих союзников по возведению лагеря-фоссата.

Когда оборудование фоссата было завершено, запрет на гостевание был снят, и под приглядом специальных команд в фоссат были допущены те из дарникцев, кто был при мече и в более-менее чистой одежде. Из словенских воевод гостями Макариоса оказались лишь Корней и Зыряй. Дарник с Бортем предпочли сами принимать комита чуть позже в княжеском шатре.

Несмотря на всю свою улыбчивость и кажущееся простодушие, Макариос ничего существенного им не сообщил, мол, Леонидас все сделал как надо, даже в Константинополь отправил почтовое судно, но это так, для чиновничьего сообщения, все полномочия мирарх получил из столицы еще раньше.

Впрочем, ждать мирарха долго не пришлось. Уже наутро по обоим лагерям разнеслось:

– Паруса! Паруса появились!

К Биреме с попутным ветром подплывали шесть больших дромонов – почитай весь флот Херсонеса.

Полученный накануне дарникцами урок при оборудовании фоссата пошел впрок. Никто из словен не помогал высаживаться на берег ромейской пехоте. Просто стояли чуть в стороне и наблюдали за высадкой. Ромейские конники тоже не проявляли особого рвения. Больше хвастались своим опережающим присутствием в Биреме, чем участвовали в разгрузке дромонов, оно и понятно: любой конный стратиот всегда смотрел на пехотинца чуть свысока.

Дарник с воеводами тем временем встречали мирарха, сошедшего на берег одним из первых.

– Все ли удалось из задуманного? – спросил князь после обмена обычными приветствиями.

– Даже больше, чем было задумано, – с улыбкой отвечал Леонидас.

Загадочность его слов прояснилась позже, когда в княжеском шатре мирарх вручил Дарнику свиток с торговым договором. Помимо десяти тысяч саженей шерстяных тканей, в Херсонесе обязались принимать из княжеских заитильских мастерских три тысячи квадратных аршин пергамента и десять тысяч аршин войлока.

– Странно, почему не сто тысяч? Могли и на двести тысяч написать, – по-словенски тихо съязвил князю Корней.

– Я свою часть нашей договоренности выполнил, а как выполнил свою часть ты? – В голосе мирарха звучал обвинительный тон. Ничего удивительного – рядом находился Макариос, верно успевший шепнуть ему о малом количестве словенского войска.

– Я не люблю кормить войско, что стоит просто так и ничего не делает. Едва мы тронемся в путь, как соберутся все две тысячи, – заверил ромеев князь, не слишком в этом уверенный.

Самому ему не терпелось посмотреть на ткачей с их станками. И под предлогом, что ему нужно сделать нужные хозяйственные расчеты сколько и чего в этом ткачестве может потребоваться, он попросил мирарха показать ему привезенных ткачей за работой. Леонидас удивился этой просьбе, но не стал отказывать. В тот же день, пока ромейские пешцы разбивали свой отдельный от конницы фоссат, воеводы с архонтами собрались посмотреть на причуду князя Дарника.

Двадцать двухрамных ткацких станков выставили прямо на площадке посреди лагеря. Двадцать мужчин-ткачей тоже были в наличии, не удосужились только привезти на дромонах готовую пряжу. Зато в Петуне пряжа для одной закладки нашлась, и ткачи взялись за дело. У некоторых работа получалась хорошо, у некоторых не очень, но разобраться что тут к чему с непривычки было трудно. К князю между воевод протиснулась Евла со своей пятимесячной дочушкой, по хазарскому обычаю привязанной за спиной матери.

– Половина из них не ткачи, а непонятно кто, – пословенски сказала она Дарнику.

– Ты в этом уверена? – усомнился князь.

Евла решительно двинулась к ткачам и стала выводить самозванцев из-за станков.

– Уважаемый мирарх слишком доверился тому, кто набирал этих бездельников, – обратилась Евла по-ромейски к Леонидасу. – Их грубые руки не годятся для этой тонкой работы. Мой отец владел в Дикее мастерской на тридцать ткачей, я как-нибудь разбираюсь в этом.

Ее дерзость, наличие за плечами младенца и спокойствие воевод обескуражили мирарха и архонтов.

– Наказать их, – указал Леонидас на выведенных Евлой ткачей.

Те испуганно кинулись к ногам князя, вопя, что им посулили хорошую плату, а не сказали, что придется действительно работать. Судя по их виду и выговору, это были не совсем чистые ромеи, а смесь с хазарами или тервигами или еще с кем и вполне могло случиться именно то, что они говорили. Не станет же мирарх так по-мелкому мошенничать.

– Раз ты привез их мне на службу, то и отдай их мне, – попросил за лжеткачей Рыбья Кровь.

– Из-за их обмана под сомнением оказалась и моя честность, – мирарх продолжал жаждать ловкачам хорошей порки.

– А ты, смелая, что скажешь? – перевел общее внимание на Евлу князь.

– С их руками им самое место в словенских землекопах, – бойко отвечала та. – За неделю я смогу найти и обучить тебе десять новых ткачей.

– Так и сделаем, – заключил Дарник, очень довольный ромейской опрометчивостью, и дал знак бойникам увести горе-мошенников. Леонидас не возражал.

В тот же день князю удалось еще раз утереть нос мирарху, когда стали осматривать ромейские и словенские припасы. При виде широких и тяжелых повозок, прибывших из Новолипова, Леонидас усомнился в их полезности, мол, слишком тяжелые: две легкие ромейские повозки лучше одной такой громадины. На что Рыбья Кровь предложил четырем стратиотам из свиты мирарха перевернуть эту словенскую повозку. Те силились-силились, но сумели лишь на несколько вершков приподнять один край. А час спустя, уже в кавалерийском фоссате, Дарник, подойдя к пустой ромейской повозке, в одиночку одним сильным рывком опрокинул ее набок.

– Ну и что? – пожал на это плечами мирарх.

– Повозки – главная защита нашего походного лагеря, – разъяснил князь. – Они должны стоять как неприступная стена, тогда с малыми силами можно отбиваться от любого количества врагов. Если их легко перевернуть, то легко и в лагерь ворваться.

Ответить на это мирарху было нечего. Позже, прослышав о происшествии, к Дарнику пробрался неуемный Ратай:

– Я знаю, как сделать ромейские повозки устойчивыми. Надо просто с внутренней стороны вбивать в землю два-три длинных кола. Они не дадут повозке сдвигаться.

– Смотри ромеям об этом пока не проговорись, умник! – строго наказал ему князь.

Получив два мелких выигрыша, можно было уже не так чувствительно реагировать на преимущества ромеев во многом остальном: в доспехах, припасах, воинских порядках и боевой выучке. Одно наличие запаса сена в фоссате чего стоило. После дневного изнурительного марша хочешь не хочешь, а бери косу и запасай на ночь своему коню свежее сено. Конечно, сплошь и рядом это правило нарушалось, особенно когда прямые боевые действия не велись – тогда допускалось и возле лагеря пустить лошадей пастись, но ведь правило все равно существовало. И так у стратиотов было во всем: не шуметь у вечерних костров, ночевать только в своей палатке, днем по фоссату без дела не шататься.