Рафаэль Сабатини - Скарамуш

— А что тут обсуждать?

— Мне кажется, есть некоторые детали. Я должен знать, на каком я свете. Пойдёмте, сударь, будьте так добры.

— Отлично, — отвечал Бине, и они повернули обратно по улице, но господин Бине цепко придерживал своего молодого друга за руку и был начеку на случай, если бы тому вздумалось сыграть с ним шутку. Однако эта предосторожность была излишней, так как Андре-Луи был не из тех, кто тратит энергию впустую. Он знал, что тяжёлый и мощный Панталоне физически гораздо сильнее его.

— Если я поддамся на ваши весьма красноречивые и соблазнительные уговоры, господин Бине, — сказал он ласково, — какие у меня гарантии, что вы не продадите меня за двадцать луидоров после того, как я сыграю свою роль?

— Порукой моё слово чести, — выразительно ответил господин Бине.

Андре-Луи рассмеялся.

— О, мы заговорили о чести, вот как! Нет, в самом деле, господин Бине, вы определённо считаете меня идиотом.

В темноте он не видел, как краска прилила к круглому лицу господина Бине. Толстяк помолчал, а потом ворчливо ответил:

— Возможно, вы правы. Какие гарантии вам нужны?

— Не знаю, какие гарантии вы могли бы дать.

— Я уже сказал, что сдержу слово.

— Пока вам не станет выгоднее продать меня.

— От вас зависит, чтобы мне всегда было выгодно держать слово. Ведь именно благодаря вам мы так преуспели в Гишене. О, я искренне признаю это.

— Наедине, — сказал Андре-Луи.

Господин Бине пропустил колкость мимо ушей.

— Вы добились для нас успеха своим «Фигаро-Скарамушем», и, если будете продолжать в том же духе, я, конечно, не захочу потерять вас. Вот вам и гарантия.

— Однако сегодня вечером вы чуть не продали меня за двадцать луидоров.

— Потому что — чёрт побери! — вы взбесили меня, отказав в услуге, которая вполне вам по силам. Уж если бы я был таким законченным негодяем, как вы считаете, то мог бы вас продать ещё в прошлую субботу. Я хочу, чтобы вы меня поняли, мой дорогой Parvissimus.

— Ради Бога, только не извиняйтесь, а то вы становитесь ещё утомительнее, чем обычно.

— Ну, разумеется, вы не упустите случая понасмешничать. Ох, когда-нибудь вам это дорого обойдётся. Итак, вот гостиница, а вы так и не сообщили мне своё решение.

Андре-Луи взглянул на него.

— Конечно, мне придётся сдаться — другого выхода нет.

Господин Бине наконец-то выпустил его руку и хлопнул по спине.

— Хорошо сказано, дружище. Вы об этом не пожалеете. Говорю вам, сегодня вы приняли великое решение — а я кое-что смыслю в театре. Завтра вечером сами скажете мне спасибо.

Андре-Луи пожал плечами и зашагал к гостинице, но господин Бине окликнул его:

— Господин Parvissimus!

Андре-Луи обернулся. Перед ним высилась грузная фигура с протянутой рукой. Луна заливала ярким светом круглое лицо Бине.

— Господин Parvissimus, не держите камень за пазухой — терпеть этого не могу. Сейчас мы пожмём друг другу руки и всё забудем.

С минуту Андре-Луи с отвращением изучал его, затем, поняв, что начинает злиться, почувствовал, что смешон — почти так же смешон, как этот подлый хитрец Панталоне. И тогда Андре-Луи рассмеялся и взял протянутую руку.

— Никаких обид?

— О нет, никаких обид, — ответил Андре-Луи.

Скарамуш стоял перед зеркалом, рассматривая себя: набелённое лицо с закрученными усиками, тщательно наклеенными, старинный чёрный костюм, обтягивающий фигуру, на боку шпага, за спиной — гитара. Он был во всём чёрном — от плоской бархатной шляпы до туфель с розетками. Созерцание собственного отражения настроило его на сардонический лад, как нельзя больше подходивший для роли Скарамуша.

Андре-Луи размышлял о том, что его жизнь, до недавнего времени небогатая событиями, неожиданно стала бурной. За одну неделю он успел побывать адвокатом, народным трибуном, разыскиваемым преступником, билетёром — и вот, наконец, стал шутом. В прошлую среду он вызвал слёзы праведного гнева у толпы Рена, а в эту среду ему надо рассмешить до слёз публику Гишена. Несмотря на различие ситуаций, тут было и сходство: в обоих случаях он был комедиантом. Да и роль, которую он играл в Рене, сродни той, которую сыграет сегодня на спектакле, — ибо кем же он тогда был, как не Скарамушем, маленьким застрельщиком, хитрым интриганом, разбрасывающим ловкой рукой семена смуты. Разница лишь в том, что сегодня он выступает под именем, верно характеризующим его амплуа, тогда как на прошлой неделе выступал под личиной респектабельного молодого адвоката из провинции.

Поклонившись отражению в зеркале, Андре-Луи обратился к нему:

— Шут! Наконец-то ты нашёл себя, став самим собой. Несомненно, ты будешь пользоваться большим успехом.

Услышав, как господин Бине выкрикивает его новое имя, он спустился и увидел всю труппу, собравшуюся у выхода из гостиницы.

Разумеется, все изучали его с большим интересом, особенно господин Бине и Климена. Первый рассматривал его серьёзным испытующим взглядом, а последняя — презрительно скривив губы.

— Неплохой грим, — заметил господин Бине. — Вы выглядите как настоящий Скарамуш.

— К сожалению, довольно часто мужчины не те, кем выглядят, — ледяным тоном сказала Климена.

— Ко мне эта истина сейчас не относится, — ответил Андре-Луи, — ибо впервые в жизни я тот, кем выгляжу.

Мадемуазель Бине ещё сильнее скривила губы и отвернулась, зато другие по достоинству оценили шутку — возможно, потому, что она была туманной. Коломбина подбодрила Скарамуша дружеской улыбкой, сверкнув белыми зубами, а господин Бине ещё раз поклялся, что у Андре-Луи будет большой успех, поскольку он смело бросается в это предприятие. Затем громовым голосом, на минутку одолженным у Капитана, господин Бине приказал труппе построиться для парадного марша.

Новый Скарамуш занял место рядом с Родомоном, а так как старый ушёл час тому назад, чтобы встать у входа в рыночный зал вместо Андре-Луи, они полностью поменялись ролями.

Актёры отправились в путь, возглавляемые Полишинелем, бившим в большой барабан, и Пьеро, который дул в трубу, а оборванцы, выстроившиеся шеренгами, наслаждались бесплатным зрелищем, принимая парад.

Через десять минут прозвучали три удара, открылся занавес и стали видны потрёпанные декорации, изображавшие не то лес, не то сад, и Климена, в лихорадочном волнении ожидавшая Леандра. Этот меланхоличный влюблённый стоял в кулисах, напряжённо прислушиваясь, чтобы не пропустить свою реплику, рядом с неоперившимся Скарамушем, который должен был выйти после него.

В этот момент Андре-Луи почувствовал дурноту и, попытавшись мысленно пробежать первый акт сценария, который сам же сочинил, вдруг понял, как в кошмарном сне, что не помнит ни слова. В холодном поту он бросился к листу с кратким содержанием спектакля, висевшему на стене. Андре-Луи всё ещё изучал сценарий при тусклом свете фонаря, как его схватили за руку и поволокли к кулисам. Перед ним промелькнуло нелепое лицо Панталоне со сверкающими глазами и послышалось хриплое рычание: