Николай Бахрошин - Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь!

– Куда тут мало! И так с трех шагов, не отворотясь, не подойти! – вставил Весеня, не утерпев.

– А ты себе знай качай!

– Так качаю…

– Ну и давай шибче! Молод еще – старших учить! Соплю на нос намотай, чтоб не свешивалась, тогда учи!

Весеня только запыхтел в ответ, наливаясь ярким румянцем обиды. Вот и поговори с ним! Будь дядька Творя помоложе, еще померились бы, у кого сопли длиннее!

– Может, хватит калить, однако? И так сойдет? – миролюбивым басом прогудел Коштырь. Этот часто помогал ковалю, привык уже, знает секреты.

Творя как будто даже взвился от злости, словно в порты ему с маху залетел багряный потрескивающий уголек. Едва бороду с корнями не выдрал, вспоминал потом Весеня, смеясь. Она у него и так-то короткая, опаленная постоянными огненными работами, а тут и следа б не осталось, ходил бы, как голощекий подросток…

– Хватит, хватит! Когда я скажу – тогда хватит! – истошным голосом заорал кузнец. – Кто понимает железное дело, ты или я?! Кто видит, пришло ли каление в нужную красноту, ты, что ли?!

– А я чего? Я – ничего… – гудел силач.

– Весеня!!!

– Чего еще?!

– Спишь в борозде, курицын хвост?!

– Качаю, качаю же…

Творя, заслоняясь ладонью от жара, снова пристально уставился на огонь.

– Ну вот, теперь хватит, кажись… – вдруг смилостивился свирепый коваль.

Ловко подхватив длинными клещами млеющее в огне железо, Творя двумя быстрыми, уверенными движениями вымахал его на гладкий плоский камень для ковки. Одной рукой он держал клещи, поворачивая раскаленный докрасна прут, все еще сочащийся едким дымом, притягивающий к себе взгляд малиновым жаром. Во второй руке у него был маленький молот-правило. Коштырь, дорвавшись, забухал своим большим молотом так, что деревья вокруг поляны, казалось, вздрагивают до корней. Творя-умелец, ловко поворачивая прут так и этак, подставлял его под удары нужным местом, сам правил его, постукивая малым молотом и морщась от раны в боку. Весеня, вытянув от избытка любопытства шею, смотрел на их действо не отрываясь. Было чудно видеть, как постепенно, послушно меняет форму неподатливый, упругий прут…

– Весеня!!!

– Чего?!

– Чего, чего… За мехи берись, еще калить будем… – сказал Творя уже спокойнее.

Через некоторое время все трое мирно сидели рядком, степенно остывая после жаркой работы.

– Ну, первую сделали, приладились, дальше легче пойдет, – тихо сказал коваль.

Теперь он снова стал привычным Творей, спокойным и неторопливым, как старый седой медведь. Потом кузнец вдруг улыбнулся по-доброму и неожиданно ткнул Весеню локтем в бок.

– Ну как, паря, понравилось тебе железное рукоделье? – спросил он.

– Понравилось, дядька Творя, – искренне ответил Весеня. Теперь он и сам в это верил. Обида прошла, а работа, понятно, осталась. Будет чем похвастаться перед смешливыми девками. Еще бы, вместе с Творей ковал!

– А дыму-то, дыму развели! Небось не только из крепости, из свейских земель видно, – сказал Зеленя-старейшина, появляясь из леса. – Ну как, коваль, будет прок?

– Сделаем, – уверенно подтвердил Творя. – Первую сделали и остальные сделаем. Приноровились уже.

– Хорошо, коли так! Ты вот что, Весеня, со мной пойдешь…

– А какая надобность, дядька Зеленя? – удивился парень.

– Дозором нужно пробежаться к крепости, – ответил старейшина. – Посмотреть, что и как. Ты у нас на ногу самый быстрый, вот и пробегись разом. Что-то затихли свеи, носа в леса не кажут. Не нравится мне это…

Весеня опять густо покраснел. На этот раз – от гордости. Не кого-нибудь, его посылают. Понятно, он хоть и малый, но уже лихой, это все видят! Сам Зеленя-старейшина отметил его поручением!

– Весеня мне на мехах нужен, – попробовал возразить Творя.

Парень от досады едва не всхлипнул. Этак, глядишь, и отспорит его кузнец. Оставит качать мехи, а к свеям другого отправят тайным лазутчиком. А где больше почета? Понятно, там! Все-таки Перун-сереброголовый сначала покровительствует ратному делу, а потом уже ремеслу. Значит, ставит воинов выше всех остальных…

– На мехи я тебе пришлю кого из парней, – сказал Зеленя.

– Лучше двух, – быстро сказал кузнец.

– Пришлю двух… – согласился старейшина. – Закончить-то успеешь к завтрашнему дню?

Творя почесал паленую бороду.

– Может, успею, – уклончиво сказал он. – Если дело делать, то чего бы и не закончить…

Я, Рагнар Большая Секира, конунг и ярл, сын конунга и ярла, – великий воин. Когда я в свой час, отмерянный невозмутимыми девами-норнами, предстану перед Одином, Богом Мудрости, мне будет что рассказать Одноглазому о своих подвигах. Когда я умру и сяду за пиршественный стол эйнхериев, начну есть неиссякающее мясо вепря Сэхримнира, начну пить хмельное медовое молоко козы Хейдрун, что играет в голове лучше любого вина, мне будет, чем похвалиться перед остальными героями. Как я со своей дружиной рубил врагов на севере и на юге, как брал добро и рабов, не считая их, как гулял, где хотел, на водных просторах Мидгарда. Я видел края, где кровь от мороза замерзает в жилах, и видел другие, где зной топит воинов как масло, делая тело слабым, а ум – пустым. Да, много видел я разного и много странного…

Но таких подлых людей, как лесные поличи, я никогда не видел. Сказано же было, прощаем их непокорство! У конунга всегда только одно слово. Что еще?!

Нет, сначала все вроде бы пошло по задуманному. Я видел и остальные видели: поличи, не объявляясь перед крепостью, в вечерних сумерках стаскивали своих убитых родичей с ратного поля. Верный сказанному, я приказал своим воинам не мешать им. Потом дикие провожали своих огнем. Развели за лесом такой кострище, что запах паленого мяса долетал даже до крепости.

Пусть провожают, решил я, проводы павших всегда учат живых покорности.

Но их старейшины и после этого не пришли ко мне с поклонами. Тогда я отправил несколько десятков воинов по их селам. Воины, возвращаясь, говорили мне, что в селах до сих пор нет никого, кроме древних стариков и старух, нарочно ищущих смерти. Так же как наши старики, устав от ветхости, своей волей шагают в море с высоких утесов.

В наказание мои воины разоряли их села. Ухватистые дети Одина тащили в общую казну все найденное в избах, гнали оставленный скот, коптили и солили впрок мясо, радостно катили бочонки с пивом и медовухой. Если так пойдет дальше, поличи вообще останутся без запасов на зиму, смеялись дружинники, будут клянчить ковш с пивом и корку хлеба под стенами крепости.

Впрочем, мне было не до смеха. Я видел, воины находили мало запасов. Значит, многое поличи унесли с собой. Мои герои, беспечные, как все дети моря и ветра, радовались добыче и предстоящим пирам, но я видел, впереди долгая зима. Одного я не видел – старейшин поличей, ползающих передо мной на коленях…