Николай Бахрошин - Ярость берсерков. Сожги их, черный огонь!

Дальше – больше. Про то, что умел этот человек, и вовсе стали басни рассказывать. Мол, по своей срочной надобности переходит он реку по воде, словно посуху. Может взлететь над землей выше самых высоких сосен, чтобы посмотреть окрест, может вылечить самую страшную лихоманку простым наложением рук. Подойдет, посмотрит, потрогает – и любые болячки как рукой снимет. А уж дичь какая или иная добыча – так сама ему в руки прыгает. А самые свирепые звери выходят из чащи и едят у него с ладони покорно. Да и сам он, когда возникает необходимость, может сказать птичье или звериное слово, удариться три раза о Сырую Мать и оборотиться в зверя или же в вольную птицу. Поскакать или полететь куда-нибудь. А куда – неизвестно, конечно. Кто его может понять, этого пришлого человека?

Еще любопытнее стало всем. Тогда люди собрались вместе, взяли страха ради топоры и мечи, снова к нему пошли. А он их встретил приветливо и обиды никому не сделал. Тут все и открылось. Не простой человек оказался. Кудесник он.

Звали того человека Симон. И еще было у него второе, тайное имя, по которому его звали – Волхв. От этого его имени и речку назвали Волхв, и все волхвы, сведущие в таинствах, тоже берут начало от корня на этой реке…

Да, сильный был человек Симон, рассказывал старик. Жил в Яви, но и Навь, мир духов земных и водных, бестелесных теней и черных злыдней, видел и знал, как свою избу. Ни одна их каверза, ни одна пакость или насмешка не могли укрыться от его глаз, а говорил он с ними, как люди между собой говорят, и слушались его бестелесные сущности, и боялись, да…

Скоро не любопытства ради, а за дельным советом стал сбегаться к нему народ из местных родов. А он в вещем слове никому не отказывал. А уж если кому откажет, значит, плохи дела. Тот и сам уже понимает – хоть сейчас ложись-помирай, и все одно будет к сроку…

Да, могучий был человек Симон Волхв, мудрый и щедрый, как щедра на милости Сырая Мать, неторопливо рассказывал Олесь. Силой не чванился, пил, сколько подносили, ел, что пожалуют, а когда почувствовал, что начал стареть и скоро дух его устремится вверх, в светлый Ирий, разговаривать с богами о вечном, начал собирать вокруг себя способных юношей, кто на голову светел и духом пытлив. И сделал из них учеников себе, не различая, кто из какого рода. И передал им многие свои тайные знания и чарные мудрости. А когда совсем помирать собрался, дал ученикам наказ – возвращаться каждому к родичам. Но и там, среди своих, жить волхвами. Отстраивать священные капища в тайных местах, ставить чуры богов, чествовать их всяко и хранить промеж себя тайную мудрость, не допуская до нее случайных людей. Пусть, мол, живут среди родичей, но – наособицу, держат волховской устав, как дитя держится за грудь матери, так-то…

Да, многое колдовство Симон Волхв принес в Явь, подглядев его у сущностей Нави. Но больше того – подарил Волхв людям осознание того, что и смертный человек может выхватить из божественного огня искру мудрости для себя. А это – главное, что дороже всех тайных знаний!

С тех пор и повелись на земле волхвы, наставлял Олесь. Так и живут, как завещал Симон. Хоть и почитают свой исконный род, откуда произошли, но сами уже другие. Не только своему роду принадлежат, но и особой, волховской общине, где не по крови различают друг друга, по духу белому, светлому. И имеют вторые, тайные имена, нужные им для волшебных дел, но эту тайну хранят как зеницу ока.

А главное дело волхвов – толковать волю богов, чтоб другие поняли, и следить за происками неугомонного Чернобога с его подлой ратью. Чтобы зло не подкралось к роду неслышными, невидимыми шагами, чтоб какая ни есть лихоманка, порча или напасть не объявилась в селах. Опять же бесов, злыдней, переругов и прочую нечисть отпугивают чародейством, держат на расстоянии. Это – самое главное. А уж потом волхвы и житейские советы дают, и болячки лечат, и жертвы родичей принимают, и просьбы их доводят до слуха богов, чтоб кто попало не тревожил верхних своим нытьем. Без своих волхвов – всему роду пропасть, это понятно.

Так обычно заканчивал старик Олесь свою сказку…

Теперь Ратень вдруг и это вспомнил. И еще многое вспоминал, о многом думал, хватаясь то за бревна, то за топор, перекидывая из последних сил тупорылые комли, так что жилы на руках и спине натягивались, как тетива лука.

Волхв сам не понимал, с чего он вдруг озлился на работу, как на врага. Точнее, понимал, конечно, где-то в глубине – понимал. Просто не хотел признаваться в этом даже самому себе. Ворочал, тужился, пытаясь тяжелой работой утомить огромное тело, налить себя до предела каменной, неподъемной усталостью, от которой замолкают беспокойные, тревожные мысли.

Ох, дева-ведунья, растревожила она его…

Пока Ратень ворочал бревна, как сердитый медведь, провалившийся в бурелом, баба Шешня несколько раз прибегала смотреть. Громко, в голос, дивилась на такую силушку, пока волхв не цыкнул на нее построже. Тогда замолкла, отстала, помыкалась рядом и убралась с глаз. Ратня, с его боевыми шрамами на лице и на теле, насмешливым взглядом и острым словом на языке, она почему-то побаивалась больше, чем самого Олеся. Старому еще могла возразить по горячке, а этого сразу слушалась.

Шешня уже знала, что ее мужик Шкворя убит у крепости. Вместе с остальными погибшими родичами отправился в Ирий по дымной дороге. Услышав черную весть, баба заголосила как резаная, так что волхвам пришлось отпаивать ее особым, успокаивающим настоем. Впрочем, успокоилась быстро. На другой день уже ожила, замелькала вокруг капища, как обычно, находя себе дела там, где их нет, и громким, взвизгивающим голосом разговаривая сама с ,собой, если рядом не находилось других ушей. Мужик ее, догадывался Ратень, был из завалящих. Да и кто бы еще на нее польстился, на такую красу кобылиную? Разве что жеребец какой от дружинников князя Добружа…

«И когда она понесет дитя наконец, чтоб убралась подальше от святого места?» – думал он всякий раз, заслышав ее сорочью скороговорку. Надо же так довести, чтоб одним голосом раздражала…

По обычаю, бабы часто приходили на капище. Просили кудесников взять их не только из-за бесплодия. Многие, соединяясь с волхвами, отдавали себя богам таким образом. Чтобы те через волховское семя, через жаркий любовный пот влили в их будущее потомство частичку не человеческой, божественной силы. Волхвы никому не отказывали в мужском внимании, так положено исстари. Не сами ведь, не своим хотением, а волей богов проживают.

Может, когда-нибудь и Сельга придет к ним за этим, чтобы принять в себя частичку огня небесного, подумал Ратень. От этой мысли внизу живота сладко заныло. Волхв остановился над бревнами, шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы, пытаясь долгим, глубоким дыханием отогнать от себя неуместные мысли.