Вадим Николаев - Богатырская дружина Мономаха. Русь в огне!

Алеша, вскочивший и готовый уже драться с Добрыней, снова опустился на скамью.

– Все люди женятся, – тихо сказал он. – Одни удачно, другие – нет, как бывший мой друг, а теперь враг Добрыня Никитич. Но никто не женился удачней, чем я. Сами все видели, сколько прожил я со своей женой.

Тут не выдержала Настасья Микулишна:

– Князь, люди добрые, не губите вы меня! Если грешна – в монастырь пойду замаливать грех, но только не к Добрыне! Вы ведь и не подозреваете, что я от него вынесла. Он меня заставлял такое делать на ложе, на что и не всякая гулящая девка согласится. Приказывал на четвереньки становиться, как собаке… Да не могу я вам пересказать весь этот позор! А хотя что мне терять… Уста мои осквернил он своим поганым удом!

Мономах был совершенно ошеломлен, да и дружинники, включая Алешу, смотрели на Добрыню, как на какого-то выродка.

– Зачем ты все это рассказываешь? – пробормотал Добрыня. – Ты же не только меня, ты себя позоришь. Неужто ты думаешь, что он, – Добрыня указал на Алешу, – захочет теперь взять тебя в жены?

– Я от нее не отступлюсь, – заявил Алеша. – Жена обязана во всем повиноваться мужу, и невиновна Настасья Микулишна в том, что ты от нее требовал. Ей, конечно, надо было исповедаться священнику, да по молодости лет не решилась она это сделать. Но я-то уж такого срама от нее не потребую и никогда ее не обижу. А если, свет Настасьюшка, не смыл я еще всю скверну с твоих уст, то смою сейчас! – С этими словами он крепко поцеловал Настасью. Добрыня снова бросился на него, и снова его оттащили.

Мономах мучительно думал, что же ему делать. Эта задача оказалась посложнее объединения Руси. Он любил Алешу и за девять лет службы в качестве старшего дружинника, как и за все двадцать три года службы (Алеша служил ему с шестнадцати лет), ни в чем не мог его упрекнуть. Помнил Мономах и о том, как Алеша во время охоты спас ему жизнь.

Настасья тоже нравилась Мономаху – и красотой, и решительным характером. Да и не мог он после всего услышанного оставить ее на поругание Добрыне.

Наконец Мономах понял, как именно ему нужно действовать. Правда, начать он решил издалека – с вещи, важной лично для него. Не мог же он, стремясь помочь влюбленным, забыть о государственных интересах. Неизвестно было, чего ожидать от вроде бы сломленного Ярославца, и кто знает, как поведет себя другой сын Святополка, Брячислав, которому пока что было девять лет. Вдова Святополка, набожная женщина, раздавшая монастырям почти все богатство мужа, отреклась за своего сына от киевского престола, но согласится ли с этим отречением сам Брячислав, когда вырастет? Причем если он взбунтуется, то, скорее всего, уже после смерти Мономаха, и кашу эту придется расхлебывать Мстиславу.

– Позовите митрополита, – распорядился князь. – Надобно узнать, что именно рассказал Добрыня о смерти Марджаны. Быть может, доказательства ее смерти ненадежны, и, стало быть, последний брак Святополка был незаконным.

– Я и сам могу все повторить, – заметил Добрыня.

– Нет у меня к тебе веры, – отрезал Мономах.

Довольно быстро явился митрополит Никифор. Увидев Добрыню, он переменился в лице.

– Поведай нам, отче, – ласково попросил Мономах, – что сообщил тебе Добрыня Никитич о смерти Марджаны, жены покойного князя Святополка Изяславича.

– Он сообщил, – ответил Никифор, – что, будучи тринадцать лет тому назад в Киеве по твоему поручению, хмельной зашел в дом гулящей женщины, в коей узнал исчезнувшую и считавшуюся мертвой Марджану. Ошибиться он не мог, ибо это потом подтвердила ему и она сама. Не подозревая поначалу о том, что Добрыня узнал ее, Марджана пыталась его отравить, но он счастливо избежал смерти, провел у нее ночь, а наутро убил. Конечно, следовало передать Марджану в руки ее законного мужа, тогдашнего великого князя, но это сделать было сложно, а Марджана, конечно же, представляла опасность. Вот почему, учитывая особые обстоятельства, я отпустил Добрыне и грех убийства, и грех прелюбодеяния.

– Все это правда, – сказал Добрыня, – но я умолчал о том, что Марджана хотела уничтожить Алешу Поповича, которого ненавидела как убийцу своего отца. Узнав, что я дружинник князя Владимира Всеволодовича, она стала спрашивать, не знаю ли я Алешу. Догадываясь, какие чувства она может питать к Алеше, я назвался его именем. Она поверила мне, благо при мне был одолженный у Алеши его знаменитый лук, и мне пришлось выпить отравленную брагу, которую потом я исторг из себя. Спасая Алешу от опасности, я убил Марджану, взяв грех на душу. И вот – благодарность друга!

Алеша был заметно смущен.

– Ну, теперь все понятно, – Мономах смягчился, хотя его политическая цель и не была достигнута. – Всем известно, как околдовала в свое время Марджана князя Святополка. Околдовала она и Добрыню. У нее и пристрастился он к богомерзким ласкам. Стремясь испытать их снова, он задумал развратить невинную девушку, ведь и гулящая девка-христианка не согласится на такое. Зато жена обязана повиноваться мужу, но Забава Путятишна была из тех жен, которых мужья побаиваются, да и надоела она Добрыне. Вот почему решил он, вопреки моим интересам, сослужить службу Святополку… Но, как видишь, и Настасье Микулишне, которой все мы лишь глубоко сочувствуем, и нам, как христианам, противны эти распутные ласки. Не найдешь ты русскую женщину, которой будет это по душе. – Он вспомнил свою несчастную, уже покойную к тому времени сестру Евпраксию, втянутую в разврат императором Генрихом. – Быть может, в половецком плену нашел ты вторую Марджану?

– Да меня к половчанкам и близко не подпускали! – воскликнул Добрыня. – Грех прелюбодеяния мне уже отпущен митрополитом, и повторять этот грех я не собираюсь. Но разве в Писании или у святых отцов есть запрет на какие-то ласки между мужем и женой?

– Если бы святые отцы, – не полез за словом в карман Мономах, – сочли нужным коснуться этого вопроса, они бы так и сделали. Но и без того все ясно. Всякая часть тела ищет себе подобную. Уста мужа ищут уст жены, и негоже совать уд жене в рот. Для него другое, столь же срамное, однако важное для продолжения рода, место уготовано. – Дружинники захохотали, и даже Настасья Микулишна улыбнулась. – Лишь то соитие благословенно Богом, которое ведет к рождению детей, а не слыхал я что-то, чтобы женщина зачинала через рот. – Снова раздался взрыв хохота. – И вообще, если церковь учит, что жена должна во всем повиноваться мужу, то, значит, муж должен ложиться сверху. Все же иные способы – от лукавого. Я прожил жизнь, дважды был женат и знаю, что говорю. А скажи, отче, – спросил он Никифора, – в чем была причина развода Добрыни с Забавой Путятишной? Быть может, и она жаловалась на что-то подобное?