Виктор Поротников - Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник)

«Мой долг быть там, где решается судьба нашего отечества» – такими словами заканчивался короткий текст записки.

Владыка Вассиан недовольно скомкал записку в кулаке. Не ожидал он от послушника Микифора такого опрометчивого поступка! Хотя, с другой стороны, патриотичный порыв молодого летописца был понятен архиепископу.

«Микифору не терпится увидеть своими очами это великое противостояние на Угре, – думал владыка Вассиан. – Младень не желает излагать в летописи события, услышанные из чужих уст. Ему хочется стать свидетелем и участником величайшего торжества Руси над ненавистной Ордой!»

Безмятежного житья в Красном селе у Тимофея не было. Ему то и дело приходилось мчаться куда-нибудь верхом на коне с посланиями государя то в Москву, к тамошнему воеводе Ивану Патрикееву, то к Даниле Холмскому на Угру, то к воеводам в Калугу…

Во время очередной такой поездки к реке Угре Тимофей случайно столкнулся в русском стане с послушником Микифором. Тимофей не сразу узнал послушника, облаченного в воинские доспехи.

– Ты как здесь очутился, друже?! – изумленно воскликнул Тимофей, встряхнув Микифора за плечи. – Не место тебе тут! Коль великий князь об этом проведает, то гнев его падет на твою голову.

– Что мне гнев государя, ежели даже наследник Иван Молодой не пожелал в стороне отсиживаться в эту грозную пору, – твердо промолвил Микифор. – Государь, может, за Волгу побежит, что же, мне следом за ним ехать? Мой разум не приемлет этого!

– Никуда великий князь не побежит, это уже точно, – доверительным тоном поведал Тимофей Микифору. – Устыдили Ивана Васильевича речи митрополита и владыки Вассиана, и тем паче смелый поступок его наследника. Тех бояр, что склонялись к бегству за Волгу, Иван Васильевич удалил от себя. Теперь подле великого князя пребывают лишь те советники, кто храбр душой и разумом.

– Что ж, друже, это добрая весть, – улыбнулся Микифор. – Может, еще чем-нибудь меня порадуешь? Про Матрену мою ненаглядную расскажи, как она поживает?

– Нету более Матрены в Красном селе, – опустив глаза, сказал Тимофей. – Сбежала она куда-то два дня тому назад.

– Куда она сбежала? Почто? – Микифор схватил Тимофея за руку. – Молви все, что знаешь!

– Я же говорил тебе, что Матрена была связана с заговорщиками, что истинное ее имя Ева Кявбинская, – ответил Тимофей, стараясь не встречаться взглядом с Микифором. – Едва Якушка Шачебальцев приехал в Красное село, Матрена в тот же день куда-то исчезла. Люди Якушки искали ее повсюду в самом селе и на дорогах, но так и не нашли. Похоже, в Литву подалась твоя зазноба, друже.

– Чему быть, того не миновать, – с печальным вздохом произнес Микифор. – Сбежала Матрена от государевых ищеек, и ладно. Может, и были у нее черные помыслы, но Господь не позволил ей совершить это. Господь услышал мои молитвы!

Микифор повел Тимофея в свою палатку, где он обретался в последние дни бок о бок с десятком таких же простых ратников, пришедших на Угру из самых разных мест. Тимофей вручил послание государя воеводе Даниле Холмскому, и теперь ему нужно было дождаться, когда воевода напишет Ивану Васильевичу ответное письмо. Ни Тимофей, ни Микифор не могли знать того, что в этот день иссякнет терпение хана Ахмата, который бросит свои полчища на преодоление неширокой Угры.

Это долгое стояние на Угре в какой-то мере расслабило русских воевод, которые чувствовали себя в полной безопасности на лесистом левом берегу Угры, заняв удобные позиции возле бродов. Потому-то когда в русский стан прибежали дозорные с берега реки, крича, что спешенные татары валом валят к мелководьям со своего правого берега, предводители русских полков поначалу растерялись. Кто-то из воевод еще крепко спал, кто-то отлучился из лагеря…

Услышав сигналы боевых труб, русские ратники торопливо снаряжались на битву, разбирая оружие и строясь по сотням и полкам возле вынесенных стягов.

Волею случая Тимофей оказался в одной сотне с Микифором, пожелав плечом к плечу с ним встретить натиск ордынцев. Сотник Рутын был только рад тому, что случай подбросил ему здорового крепкого юношу, поскольку за прошедший месяц от сырой промозглой погоды у него в сотне расхворалось около двадцати человек. Рутын выдал Тимофею полную воинскую справу и оружие, взяв все это у одного из своих лежащих в горячке воинов.

Тимофей, находясь в воинском строю, увидел, как к Рутыну подъехал верхом на коне предводитель их полка, краснолицый громкоголосый воевода с длинными русыми усами и большим носом.

– Эй, Рутын, прочие сотни уже выступили к реке! – рявкнул воевода, наклонясь с седла. – Ты почто медлишь?

– Так пароль еще не объявили и священники еще не окропили рать святой водой, – немного растерянно ответил Рутын.

– Эй, рыжая голова, давай веди своих молодцев на сечу! – воскликнул воевода, нетерпеливо взмахнув рукой. – Нам теперь не до паролей и не до святой воды! Слышишь? Татары несметными толпами валят к нашему берегу!

Со стороны реки Угры доносились частые ухающие раскаты стреляющих пушек и свистящие залпы тюфяков. Судя по интенсивности стрельбы, враги действительно напирали на русские засеки, не считаясь с потерями.

Рутын покрыл свою рыжую голову шлемом и громким голосом отдал команду своей сотне бегом следовать за ним.

Ратники с треском и лязгом бежали по тропе через лес, поспешая за Рутыном, красный плащ которого мелькал за деревьями и был заметен издалека. Тимофей на бегу невольно зацеплял щитом кусты и молодые деревца, уже растерявшие высохшую листву. Иногда он сталкивался правым плечом с бегущим рядом с ним Микифором. Перед ним маячили спины тяжело бегущих воинов в кольчугах и шлемах, со щитами и копьями в руках. Позади слышался дробный глухой топот множества ног ратников, растянувшихся змеей по длинной лесной тропе.

Чем ближе к реке, тем явственнее в уши Тимофея лез шум разворачивающейся на переправе битвы. От волнения сердце Тимофея было готово выскочить из груди.

Сотня Рутына выбежала на берег Угры в тот момент, когда враги уже преодолели брод и вступили в сражение с русичами, вставшими живым заслоном на речном обрыве. Глядя с обрыва на песчаную косу, протянувшуюся от правого берега в сторону русской стороны, Тимофей убедился воочию в меткости стрельбы русских пушкарей. Широкая коса и мелководье рядом с ней были завалены грудами убитых татар.

Несмотря на большие потери, татары продолжали многими тысячами наступать со своего берега, спускаясь от леса к броду и оглашая воздух громким боевым кличем. Узость брода вынуждала ордынцев скучиваться, поэтому ядра и картечь русских пушек при каждом залпе скашивали степняков во множестве. Татары, подгоняемые своими военачальниками, двигались по телам своих же павших и раненых где бегом, где шагом. Этот напор огромной людской массы, орущей и завывающей, размахивающей кривыми саблями и короткими копьями, представлял собой жуткое зрелище. Ни стрелы, ни ядра, летящие с русского берега, не могли остановить татар, которые платили сотнями жертв за каждый свой шаг по речному броду и все же продолжали наступление с маниакальным упорством людей, утративших всякое чувство страха или доведенных до полнейшего отчаяния.