Саймон Скэрроу - Меч и ятаган

— Пускай порадуются, — одобрил ла Валетт. — Ишь, как ликуют… Бодрость духа нам всем на пользу. Скоро предстоят нелегкие испытания, так что надо радоваться, пока есть чему. Ну а пока турки готовят решающий штурм, мы с Божией помощью успеем довершить свои укрепления. Ну да ладно, пора возвращаться в Сент-Анджело. — Ла Валетт повернулся уходить, но неожиданно остановился и указал рукой: — Что там такое происходит?

Во вражьем стане перед потерявшим четкость строем снова вышла группа янычаров. С собой они несли кол. Когда его вколотили в землю, двое басурман выволокли вперед ла Ривьера, привязали ему руки к железному обручу наверху кола и содрали изорванный в клочья сюркот, оставив пленника нагим. Офицеры на бастионе беспомощно переглянулись между собой.

— Что они думают с ним делать? — тихо спросил Стокли.

Те двое, что привязали пленника к колу, вытянули из-за кушаков изящного вида трости и, прежде чем приблизиться к французскому рыцарю, пробно помахали ими в воздухе.

— Проклятье! — проронил Томас. — Они собираются забить его до смерти.

— Этими-то прутиками? — усмехнулся Стокли.

— Да, этими прутиками, — ровным голосом ответил Томас. — Я видел их в действии на Балканах. Человек под ними умирает на протяжении нескольких часов, а муки его с каждым ударом становятся все нестерпимее.

Двое янычаров расположились по бокам ла Ривьера и принялись нахлестывать его тросточками. Под первыми ударами рыцарь слегка пошатывался, а через какое-то время припал к колу и выгнул спину, снося страдание в стоическом безмолвии. Турки присели, наблюдая за потехой, в то время как защитники Биргу смотрели на происходящее в тихом отчаянии.

Спустя где-то час колени у ла Ривьера подогнулись, и он мешком повис на своей привязи, закинув голову и раскрыв рот в немом крике страдания.

— Сир, — обратился Стокли к ла Валетту. — Можем ли мы ударить из пушки и оборвать страдание этого несчастного?

— Ты сам посмотри, — проговорил ла Валетт. — Дистанцию они отмеряли со знанием дела. Сейчас до них никакой пушкой не достанешь. Так что поделать ничего нельзя, разве что избавить наших людей от этого невыносимого зрелища. А потому на стенах остаются только часовые. Остальным всем разойтись по казармам и квартирам. Сию же минуту.

Судя по лицам людей, расходящихся по узким городским улочкам, праздничную эйфорию погасило зрелище истязания ла Ривьера. Экзекуция продолжалась и днем, на глазах у тех, кто дежурил на стенах. Томас вместе со Стокли и полковником Масом остался на бастионе кастильцев. Великий магистр с остальными офицерами возвратился в Сент-Анджело. Под стенами Биргу небольшие отряды османов собирали своих убитых и раненых. Первых готовили к похоронам, вторых уносили в лагерь для врачевания. Попытку турок собрать своих павших товарищей во рве пресек Томас, приказавший дать для острастки выстрел, чтобы неприятель вместе со сбором тел не вздумал заодно поизучать вблизи стены и бастионы крепости. Силы османов, участвовавшие в утреннем приступе, влились в состав походных колонн, повозок и пушечных подвод, перемещающихся на запад Сенглеа. Осталось сравнительно небольшое прикрытие, которое сейчас прорубало ложементы, берущие Биргу и Сенглеа в кольцо.

Все перемещения врага смотрелись каким-то фоном; внимание защитников было неотрывно приковано к казни ла Ривьера. Во второй половине дня первые два янычара сменились, а просевшего у столба христианского рыцаря продолжили ритмично стегать их сменщики. Под вечер осмотреть пленника явился какой-то офицер. Присев на корточки, он за волосы поднял ла Ривьеру голову, посмотрел, после чего вынул нож и перерезал французу горло.

— Отмучился бедняга, — прикрыв глаза, склонил голову Стокли. — Упокой Господь его душу.

— Не надо было попадаться им в лапы, — пожал плечами Мас. — Я такой ошибки совершать не буду. И ни у кого из своих ее не допущу. Что и говорить, урок преподан достойный. Такой, что, несомненно, укрепит решимость каждого на этом острове, будь то мужчина, женщина или ребенок. Как верно сказал Великий магистр, на Мальте мирных жителей больше нет. Известно и еще одно: нам остается только один выбор: победа или смерть. — Мас расправил плечи и отвернулся от вражьего стана. — Сейчас проверю смену караула и пойду уведомлю Великого магистра, что страдания ла Ривьера закончились.

— Хорошее решение, — одобрил Стокли. — В таком случае увидимся вечером на совете.

Полковник чуть склонил голову и удалился вниз по лестнице. Наверху, помимо Томаса и Оливера, остались лишь четверо солдат, которые держались от рыцарей на почтительном расстоянии. Оба какое-то время молчали, глядя на нагое тело, по-прежнему прихваченное к столбу. Наконец Стокли аккуратно кашлянул.

— Я так понимаю, ты видел Марию.

— Ты с ней разговаривал? — без улыбки поглядел на него Томас.

Губы Стокли растянулись в ухмылке.

— О да. Ты ее, признаться, порядком удивил, но теперь она оправилась и пришла в чувство. Она не желает тебя больше видеть. Никогда.

В груди тревожно кольнуло, но быстро прошло, после того как Томасу вспомнилось выражение ее глаз: потрясенность, а затем знакомая, безошибочная, прежняя приязнь. Стокли, безусловно, лгал.

— Признаться, я тоже изрядно удивился, когда ее увидел. Ведь ты говорил мне, что она умерла.

— Я сказал, что она умерла для тебя .

— А теперь вот она для меня жива, и даже очень. А я — для нее. Где она?

Стокли, не сводя глаз, ответил:

— В безопасности.

— В безопасности? От врагов или от меня?

— Безопасность от врагов не предвидится ни одному из нас. Но, по крайней мере, я могу спасти ее от тебя, Томас. Уберечь ее от всего этого. От отчаяния.

— Где она? — повторил Томас, на этот раз сквозь стиснутые зубы. — Скажи мне.

— Не дождешься. Ум ее после этой вашей встречи уже и без того неспокоен. К счастью, мне удалось ее вразумить, и она согласилась, что видеть тебя снова — сущая глупость. Непоправимая. Как я уже говорил, Томас, Мария для тебя мертва. И не пытайся ее разыскивать.

— Я найду ее, — утробно прорычал Баррет, прижимая руки к бокам, чтобы невзначай не вцепиться Стокли в глотку. — Клянусь, что снова ее увижу.

Стокли, презрительно прищурившись, заговорил с такой ядовитой злобой, какой Томас за ним даже не припоминал:

— Да проклянет тебя Господь и обречет тебя на муки кромешные в аду. Молюсь об этом всею своею душой. Этого, и только этого ты заслуживаешь.

— Откуда у тебя ко мне такая ненависть? — с вызовом спросил Томас. — Что я тебе сделал, что ты желаешь мне такой участи?

— Ненависть? — интимным голосом пропел Оливер Стокли. — О да, я тебя ненавижу. Потому что она любила тебя . Все время, и только тебя одного. — Стокли скрипнул зубами. — А должна была меня. Марию заслужил я, а не ты… И тебе не заполучить ее никогда. Слышишь? А теперь прочь с дороги.