Василий Седугин - Призвание Рюрика. Посадник Вадим против Князя-Сокола

Наконец все было решено. По цепочке был дан приказ собраться в условленных местах в День Снопа-Велеса, когда бог Велес учил наших праотцев землю пахать, злаки сеять и жать, в снопы свивая. В этот день никто не работал, народ выходил на улицы, начиналось большое гулянье, и в этой толпе заговорщикам можно было легко затеряться, не привлекая к себе внимания.

Ровно в полдень у домика, в котором скрывался Вадим, неожиданно и довольно быстро собралась большая толпа вооруженных людей. К ней вышел Вадим.

– Братья! – громовым голосом возвестил он. – Вынимайте оружие и пойдем на дворец Рюрика, чтобы изгнать из города князя, поработителя наших вольностей!

Толпа откликнулась громким криком и двинулась к центру города. Но, не пройдя и сотни шагов, наткнулась на плотный строй норманнов… Более того, из улиц и проулков справа и слева на них двинулись воины князя. Ряды восставших дрогнули, попятились назад, но и там путь им преградили скандинавы. Они были окружены со всех сторон.

– Предательство!.. Нас предали! – в панике закричали многие…

И тогда над толпой поднялась гигантская фигура Вадима, и его громовой голос перекрыл шум и выкрики:

– Спокойно, братья! Пробиваемся к воротам!

Это была спасительная команда. Толпа в ожесточенной схватке прорвала заграждение из княжеских воинов и бросилась к центральной башне. Следом за ней, поражая мечами, пиками и стрелами, ринулось Рюриково войско. Путь отступления заговорщиков был усеян трупами. Немногим удалось вырваться из города, большинство было или убито, или захвачено в плен. Весь израненный, был сбит с ног и повязан Вадим.

Эта ночь была самая длинная в жизни Вадима. В полной темноте поруба – кирпичного подвала без окон, с железной дверью, замкнутой на большой амбарный замок, – было слышно, как мерно ступает да покашливает часовой. Вадим то присаживался на чурбачок, стоявший в глубине, то начинал быстро и нервно вышагивать из угла в угол. Кажется, за эту ночь он продумал всю свою жизнь, особенно время правления. Ярко, словно живая, встала перед ним дочь мерянской колдуньи Нимилява, он слышал ее таинственный, завораживающий голос: «Пока будешь идти прямо, никто и ничто тебе не угрожает. Опасайся уклониться в сторону, там подстерегают тебя главные бедствия и злосчастия, а может быть, и гибель!»

Выполнил ли он, Вадим, ее наказ? Нет, конечно. Как все здоровые и удачливые люди, он тотчас забыл про него. Правда, вспоминал иногда, когда начинало припекать. Вот пришел на ум сейчас, на краю гибели.

Посадником поставил его народ, надо было править во имя блага его. Он пытался это сделать, но не сумел. Он уступил толстосумам и позволил за бесценок растащить все запасы пушнины и другого добра, накопленные за многие годы князем Гостомыслом. А потом стал делать им уступку за уступкой… Стыдно вспоминать, но, думая о преуспеянии народа, он все время пополнял мошну тем, у кого она была и без того тугой.

Потом его охватила жажда княжеской власти. Ему, кузнецу, сыну и внуку кузнеца, стало мало должности посадника. Он вдруг восхотел подняться на самый верх. И опять он надеялся на поддержку народа, но незаметно для себя угодил в пасть ненасытным богатеям Перунова капища и стал игрушкой в их руках. Это была его самая опасная и губительная ошибка. Теперь от него отвернулся народ, стала врагом значительная часть богатеев, которых он лишил сверхдоходов и сверхприбыли.

«Я был похож на человека, который одной ногой стоял на берегу, а другой ступил в лодку, – неторопливо думал он о себе в полной тишине и кромешной тьме поруба. – Лодка все дальше отходила от берега, а я так и не решился, что делать: то ли остаться на земле, то ли запрыгнуть в посудину. А потом стало поздно, и я оказался в водной пучине. Теперь меня ждет бездонная пропасть и подземное царство богини смерти Морены с холодными туманами и кишащими гадами…»

Единственный светлый луч в его жизни – Велижана. Притулившись на чурбачке, он вновь и вновь перебирал в памяти все их встречи, все ласки, которые они дарили друг другу. Ах, вернуть бы все назад, он столько новых слов сказал бы ей, не тая и не сдерживая своих чувств, как это принято у мужчин; он вывернул бы наизнанку свое сердце…

Но в чем бы никогда не уступил ей – ни за что не оставил власти посадника и не бросил своих боевых товарищей в лесу. Нет, он и сейчас не дал бы ей согласия на бегство куда-то в леса, или в Смоленск, или на Русь. Это было выше его сил…

Внезапно он услышал громкий крик петуха, возвещавшего зарю. Почти тут же загремели запоры на дверях. Его вывели на свежий воздух. Едва брезжил рассвет, дома сливались в единую темную громаду построек. И тут Вадим понял, что Рюрик намерен расправиться с ним и его товарищами еще до наступления утра, что он боится сборища новгородского люда, боится, что толпа вмешается в расправу над ними. Значит, Рюрик понимает, каким сильным влиянием он, Вадим, пользуется в народе, значит, он боится его!

И охрана его подобрана из прибалтийских славян и скандинавов, тут нет ни одного воина из его дружины, ни одного новгородца, даже Багуты, который изменил ему. Значит, его помнят и город, и войска! И это придало ему новые силы, и он уверенно зашагал в сторону вечевой площади.

Туда уже свезли всех его соратников. Вадим ступил на помост, огляделся. Сколько раз всходил он на это небольшое сооружение, но которое поднимало его высоко над подданными, делало хозяином большого города. Он привык с помоста оглядывать всех властным, повелевающим взглядом. Теперь впервые стоит он со связанными назад руками, по-прежнему сильный и до безрассудства храбрый, но поверженный и беспомощный. Впервые видел он перед собой не волнующуюся толпу новгородцев, а стройные ряды закованных в железо иноземцев, лица которых скрываются под забралами. И сегодня не помогут ни страстные призывы, ни зажигательные слова, от которых люди приходили в безумство и шли на боевые свершения. Все это было, все это ушло в прошлое.

На помосте валялись окровавленные деревянные чурбаки. Возле них с огромными топорами прохаживались палачи, суетилась прислуга, она подводила новые жертвы и крюками оттаскивала казненных. Раздавались глухие, смачные удары топоров, и головы катились по дощатому помосту, поливая его темной кровью. Работа шла быстро и споро, исполнители явно спешили, стремясь завершить ее до восхода солнца, до того момента, когда проснутся новгородцы.

Вадим видел, как в стороне ото всех воины Рюрика расправлялись с норманнами, замешанными в заговоре. Казнь свершалась по старинному скандинавскому обычаю. Жертва клалась животом на помост, один из викингов садился на нее, острым кинжалом на спине выламывал пару ребер и еще у живого человека через полученное отверстие вынимал легкое и сердце и торжествующе показывал окружающим; это вызывало бурный восторг у норманнов.