Антон Кротков - Загадка о русском экспрессе

«Странно, почему мы-то тогда бодры душой, почему мы не ноем?! — удивленно спрашивал себя фронтовик. — И какое право имеют эти бумажные вояки высокомерно рассуждать о том, чего не знают?!»

Еще больше Сергей был возмущен и обескуражен нескрываемым пренебрежением, с каким некоторые его соседи говорили о фронтовиках. И, похоже, не только его одного это задело. Сидевший напротив Сапогова полковник в это время читал газету, однако изредка он вскидывал сузившиеся в ненависти глаза на лоснящихся от хорошей жизни болтунов. И Сергею начинало казаться, что вот сейчас терпение боевого офицера кончится, и он предложит тыловым критикам недельку погостить в своем полку, где наверняка, даже выходя вечерком из блиндажа справить нужду, никогда нельзя быть полностью уверенным в том, что вернешься обратно.

Вскоре от расположившейся по соседству офицерской компании отделился какой-то подвыпивший субъект. Он стал переходить от стола к столу, громко посвящая каждого в свое героическое недавнее прошлое, а также в свои внутренние переживания:

— Мне начальство давеча приказало высоту взять всего с полуротой солдат, и я ее взял! Пятьсот шагов до австрийских окопов было. Они по нам три ленты из пулемета успели выпустить. Но мы их на «ура!» выбили. И что же, я вас спрашиваю, в награду?.. Нет, мне орденов и чинов не надо. И благодарности ни к чему. Вы мне приличное женское общество обеспечьте. А то познакомился я тут с одной. Со спины полный ажур: стройна, фигуриста. А повернулась — так не лицо оказалось, а, извините за откровенность, обезьянья жопа! И представляете, она всем говорила, что по утрам принимает ванны из роз. Тоже мне, Клеопатра выискалась!

Большинство посетителей буфета слушали его назойливую болтовню со снисходительным добродушием. Многие даже предлагали обиженному жизнью фронтовику выпить рюмку водки да закусить осетриной с хреном или куском мясной кулебяки. И тот ни разу не отказался.

— Кто это? — подозвав официанта, сердито ткнул пальцем в сторону оратора сосед Сергея.

Официант пожал плечами. Зато сидящий позади подполковника кудрявый толстолицый господин, похожий на купца — в расстегнутом черном долгополом сюртуке, из под которого выглядывал штучный [12] Штучный — сшитый из другого материала, чем сюртук. серый сюртук, добродушно пояснил:

— Так это Вася Медников, корреспондент «Киевской мысли». Знаменитый репортер! Я только из-за него газету и читаю. Хотя начинал он простым бутербродным журналистом.

— Это как? — удивился офицер.

— Сочинял всякие ерундовые заметки о мелких городских происшествиях, о которых приличные журналисты брезговали писать; помогал владельцам пропавших собак правильно составить объявление. За это редактор рассчитывался с ним не монетой, а давал вечно голодному пареньку бутерброд с чаем. Но постепенно Вася сделал себе имя. Теперь его фронтовые очерки весь Киев читает. В ставке Брусилова он свой человек. Говорят, в Москву собирается переезжать, будто бы «Русское слово» его пригласило.

— Так он газетчик? — понимающе протянул подполковник, и щека его начала слегка подергиваться. — Писатель!

Через какое-то время ничего не подозревающий журналист подошел к их столику и продолжил бравировать боевыми заслугами. Сергей с интересом разглядывал беззастенчивого враля. Это был хрупкий блондинчик лет 30–32 с редкими волосами и востроносым, вытянутым вперед лицом. У него были красные глаза альбиноса с почти отсутствующими ресницами. Толстые губы репортера напоминали лепешки.

Одет писака был по последней военной моде. Костюм его напоминал форму знаменитых «Бессмертных гусар», только без погон и знаков различия. Его черная кожаная куртка имела такой же покрой, как и офицерский китель. Тонкую талию охватывал широкий офицерский ремень коричневой кожи с наплечными портупейными ремнями. Правда, кобура на ремне «фронтовика» отсутствовала.

Между тем, увлекшись, губошлеп начал выбалтывать информацию, которой наслушался в штабе у Брусилова, — стал сыпать известными ему номерами воинских частей, бравировать знакомством с их командирами; рассказывать, где какой полк расположен и каково его вооружение.

Как раз в это время прибывшие на русско-австрийский фронт германские дирижабли начали совершать рейды по нашим тылам. И совершенно не умеющий держать язык за зубами журналист вначале рассказал тревожную новость, что цеппелины долетают якобы аж до Киева и даже дальше. Но затем «под большим секретом» успокоил, что, по его сведениям, вскоре с воздушными пиратами будет покончено, и стал рассказывать, где расположены зенитные батареи, сколько орудий они имеют, какого калибра, как ведется управление огнем и т. д.

«Полковник» слушал его молча. Он не проронил ни звука с того момента, как журналист подошел к нему. Только с каждой минутой молчание его все больше напоминало клокочущий вулкан накануне извержения. В конце концов, когда журналист начал трепаться о готовящемся наступлении и хвалиться, что собирается быть в авангарде событий, терпение фронтовика закончилось. Он вскочил с перекошенным лицом и севшим хриплым голосом заорал на болтуна:

— Ради Бога ни слова больше, если не желаете попасть под суд! Если вы сейчас же не заткнетесь, я сдам вас в контрразведку!

Журналист смешался и даже как будто протрезвел. Лепеча слова оправданий, он торопливо выскользнул из буфета. Однако полковник еще долго не мог успокоиться. Больше всего он теперь сожалел, что не схватил опасного болтуна за шиворот и не отвел его к коменданту вокзала, чтобы тот передал трепача в контрразведку.

— Он на вас жаловаться будет, — сказал полковнику купец.

— Кому? Кто? Этот болтун?! — развеселился полковник. — Да его уже, я полагаю, след простыл. Бежит теперь где-нибудь, не разбирая пути, да радуется, что счастливо отделался.

Однако стоило полковнику уйти, как журналист вернулся. Он осторожно прокрался на свое прежнее место и первый час просидел там смирно, но постепенно его страх прошел, и неисправимый краснобай вновь завел прежнюю шарманку, продолжив рассказывать свои небылицы.

В конце концов он оказался за одним столиком с Сергеем, сев на место своего обидчика. Из всех свидетелей его недавнего унижения журналист выбрал именно Сапогова, чтобы оправдаться:

— Каков сатрап! — имел он в виду полковника. — Для него люди что пешки.

Сергею в принципе было все равно, как коротать время ожидания поезда, а журналист, при всех своих недостатках, был остроумным парнем. Оказалось, что он знает тысячу анекдотов, разных забавных случаев и никому не дал бы заскучать.

Они выпили на двоих бутылку «зубровки» под ветчину и ростбиф. В конце концов репортер так захмелел и распоясался, что начал опасно шалить. Он подозвал официанта, чтобы расплатиться. Тот подал счет, Медников пробежал его глазами и гневно воскликнул: