Антон Кротков - Загадка о русском экспрессе

— Ты что за счет принес! Петра Кирилыча мне вздумал заправлять?! [13] «Заправлять Петра Кирилыча» — т. е. жульничать, обманывать клиента, покупателя. Расхожая в описываемый период фраза, означающая, что официанта или приказчика подозревают в намерении обсчитать клиента или сбыть ему негодный товар. Так говорили в честь знаменитого московского охотнорядного официанта, прославившегося на всю Россию виртуозной ловкостью в обмане клиентов и ставшего известным благодаря очеркам талантливого московского журналиста Владимира Гиляровского. Я вот возьму сейчас, да пристрелю тебя, каналью, за обман.

Журналист вытащил из кармана маленький изящный пистолетик и направил его на официанта, чье лицо стало таким же белым, как его фартук.

— Да по-м-милуйте, господин х-хороший! За ч-что же губите?! — начал заикаться официант. — Н-ник-когда н-не брал л-лиш-ш-него. Мо-ж-жете хоть у хозяина с-спросить.

— И хозяин твой шельма! — зло хохотал шутник, заметив, как владелец заведения сразу нырнул под стойку.

Поглумившись над перетрусившим официантом, журналист направил изящную игрушку себе в голову и нажал на курок. Но вместо выстрела из дула пистолетика выскочило маленькое пламя. Вещица оказалась трофейной зажигалкой, которую корреспонденту подарил знакомый офицер.

Благодаря общению с Медниковым к поезду Сапогов отправился в легком веселом расположении духа. Чтобы попасть на пассажирский перрон, требовалось миновать контрольно-пропускной пункт, к которому выстроилась длинная очередь. На КПП всем заправлял военный комендант станции — колоритный кавказец, очень темпераментный и подвижный, несмотря на плотное телосложение, с длиннющими усами и бакенбардами.

Сергей дождался своей очереди и предъявил коменданту свои документы. Однако тот, едва взглянув на них, сразу вернул бумаги обратно Сапогову.

— У вас ошибка в посадочном предписании, отсутствует штамп транспортной экспедиции, — равнодушно пояснил комендант и довольно бесцеремонным жестом дал понять Сергею, чтобы он отошел в сторону и не задерживал очередь.

— Это же полный бред! — возмутился Сергей, спьяну не выбирая выражений. — У меня все оформлено правильно. А если вы, любезный, не можете отличить настоящий документ от липы, то попросите себе другого места службы.

Вспыльчивый комендант в считаные мгновения рассвирепел и гаркнул на нарушителя:

— Пшел вон, мэрзавец! Убэрите его отсюда!

Тут же к возмутителю спокойствия подскочили двое подчиненных коменданту солдат. Они попытались оттащить бузотера в сторону. Но он начал активно отбиваться от них — одному сразу дал хорошую затрещину, второго оттолкнул. Возникла потасовка. Сергею начали закручивать руки за спину. Но тут за него вступился какой-то штатский господин из очереди.

— Может, человек контуженый, зачем же на него орать и руки ему ломать!

— Если он больной, то пусть обратно в госпиталь возвращается и долечивается, — выпучив глаза на заступника и энергично жестикулируя, заявил кавказец.

После некоторой борьбы солдаты все-таки сумели оттащить Сергея подальше от КПП и отпустили. Еще не зная, что ему теперь делать, Сапогов стоял и смотрел на неприступную преграду, где хозяйничал строгий комендант.

— Здравствуй, Сережа! — вдруг раздался у него за спиной удивительно знакомый женский голос.

— Что случилось? Почему этот человек так сердито кричал на тебя? — спросила Сапогова бледная молодая женщина. Она была в платье сестры милосердия и с белой косынкой в руках, которую как раз собиралась повязать себе на голову.

Сергей не сразу узнал в коротко стриженной, страшно исхудавшей и похожей на монашку в своем длиннополом черном платье девушке прежнюю знакомую. Некоторое время Сапогов с изумлением разглядывал молодую женщину, не веря, что перед ним та самая Сонечка Стешнева, которую он помнил загорелой улыбчивой амазонкой с отличной. благодаря любви к теннису, фигурой, уделяющей большое внимание модным туалетам и прочим женским излишествам. Перемена, которая с ней произошла, была разительна. Потеряв свои красивые каштановые волосы по плечи, утратив блеск в карих глазах, она производила впечатление физически надломленного человека с угасающей душой.

— Соня! Это ты? — Сергей тут же поправился, вспомнив, что они расстались как чужие люди: — Софья Юрьевна, вы откуда здесь? Не знал, что вы на фронте.

— В Питере сейчас голодно, — пояснила молодая женщина.

И поведала невеселую историю своей недавней жизни. Ее отец — чиновник средней руки, получавший до войны двести рублей жалованья и спокойно содержавший на эти деньги семью из пяти человек (неработающую жену и трех дочерей), в 1915 году стал получать триста. Но из-за того, что цены сильно выросли, даже этой суммы уже не хватало на жизнь.

Чтобы не отнимать кусок у начавших голодать сестер, Соня год назад поступила на курсы Красного креста. Курсисткам платили небольшую стипендию и давали паек, который она приносила домой.

Став сестрой милосердия, Соня недолго проработала в питерском госпитале, а последние полгода находилась на фронте.

— Я перенесла тяжелую болезнь, и начальница госпиталя выписала мне отпуск домой для поправки здоровья.

Осунувшееся лицо Сонечки озарилось кроткой улыбкой.

— Недавно наших раненых посещала знаменитая певица Варвара Князева. Правда, из-за простуды она не пела. Но все были счастливы просто видеть ее. У нас все помнили ее довоенные афиши. Раненые постоянно просили завести граммофон и заказывали ставить пластинки Князевой гораздо чаще, чем других исполнителей.

Сергей знал, как Соня обожала искусство. В три года Соня вместе с матушкой впервые села за рояль. Одновременно начав учиться игре на скрипке. А уже в десять лет девочка прекрасно исполняла знаменитые романсы и целые арии, поражая гостей дома и вызывая законную гордость у своих родителей. Так что ее восторг по поводу знакомства с одной из самых талантливых певиц России, которую она боготворила, Сергею был понятен.

— Случайно Князева узнала, что я собралась ехать домой, — рассказывала Сонечка, — и предложила взять меня с собой. Представляешь, какая она великодушная! Она же богиня! Выступает на лучших подмостках России вплоть до «императорской» сцены петербургского Мариинского театра. Ею сам государь восхищается, государыня с нею дружна и состоит в личной переписке. Александр Блок назвал ее божественной. Публика после концертов выносит ее из театров на руках. Говорят, однажды студенты прямо на вокзале подняли на руки авто, в которое она села, и понесли по проспекту к театру, где должно было состояться ее выступление… А кто я? Самая обычная серость, каких тысячи. Тем не менее она заметила меня со своего пьедестала и приласкала.