Уилбур Смит - Ярость

Наконец он положил трубку, развернул вращающееся кресло и посмотрел на молодого человека, неуверенно стоящего перед его столом.

Десять дней назад Леон Гербштайн получил совершенно неожиданное приглашение на ланч в закрытой столовой нового офисного здания «Горнофинансовой компании Кортни». Присутствовали десять других гостей, руководителей промышленных и торговых предприятий, но Гербштайн обнаружил, что его место рядом и справа от хозяина.

Леон Гербштайн никогда не восхищался Шасой Кортни. Он с подозрением относился к большим состояниям, а оба Кортни, мать и сын, обладали репутацией проницательных и безжалостных дельцов. К тому же Шаса Кортни предал Объединенную партию, пылким сторонником которой был Леон Гербштайн, и перебежал к националистам. Гербштайн ни на минуту не забывал, какой вспышкой яростного антисемитизма сопровождалось рождение Националистической партии, и считал политику апартеида еще одним гротескным проявлением все того же расового фанатизма.

Что касалось его самого, Шасу Кортни он числил среди своих врагов. Однако редактор был совершенно не готов обнаружить у хозяина врожденное очарование и быстрый, острый ум. Шаса уделял внимание преимущественно Леону Гербштайну, и к концу ланча чувства газетчика к семье Кортни заметно изменились. Теперь он был убежден, что Шаса Кортни искренне стремится действовать в интересах всего народа, что его особенно заботит улучшение жизни черных и непривилегированных слоев населения и что он обладает большим и умиротворяющим влиянием в совете Националистической партии.

Вдобавок он вынес из здания компании Кортни глубочайшее уважение к такту Шасы Кортни. Ни разу, ни малейшим намеком Шаса не упомянул, что он и его компания владеют 42 процентами акций «Ассоциации газет» Южной Африки или что его сын работает младшим журналистом в «Мейл». В этом не было необходимости: разговаривая, они оба остро осознавали эти факты.

До сих пор Леон Гербштайн испытывал естественную неприязнь к Майклу Кортни. Вся его забота о парне свелась к тому, что он сунул его помогать Десу Блейку. Однако после ланча он стал внимательнее присматриваться к нему. Старому газетному волку не потребовалось много времени, чтобы заметить, как сильно улучшились статьи Деса Блейка, написанные на основе подготовленных Майклом материалов. И теперь, всякий раз проходя мимо стола Майкла, Гербштайн старался незаметно просмотреть его работу в машинке или в папке для вторых экземпляров.

У Гербштейна была способность опытного журналиста – он мог, бросив только один взгляд, просмотреть и усвоить содержание целой страницы; ему забавно было видеть, как колонка Блейка часто целиком повторяла написанное юным помощником и как часто оригинал был заметно лучше конечного списка.

Теперь он разглядывал Майкла, неловко стоявшего перед его столом. Несмотря на короткую модную стрижку и пестрый молодежный галстук, парень приятно выглядит, у него сильный решительный подбородок и чистые умные глаза. Возможно, слишком худой для своего роста и чуть неуклюж, но за то недолгое время, что он провел в газете, мальчишка заметно возмужал и приобрел уверенность в себе.

Неожиданно Леон понял, что он жесток и что это разглядывание причиняет мальчику ненужную боль. Он взял машинописный листок, лежавший перед ним, и толкнул его по своему неприбранному столу.

– Вы писали? – грубовато спросил он, и Майкл, обороняясь, схватил листок.

– Я не хотел, чтобы кто-нибудь это читал, – прошептал он, потом вспомнил, с кем говорит, и покорно добавил: – сэр.

– Странно. – Леон Гербштайн покачал головой. – А я всегда считал, что в нашем деле пишут, чтобы прочли другие.

– Я просто практиковался.

Майкл спрятал листок за спину.

– Я внес кое-какую правку, – сказал Гербштайн, и Майкл рывком поднес листок к глазам и стал беспокойно разглядывать его.

– Ваш третий абзац излишен, а «шрам» лучше, чем «рубец», – в остальном напечатаем как есть.

– Не понимаю, сэр, – выпалил Майкл.

– Вы избавили меня от необходимости писать завтрашнюю передовицу.

Гербштайн протянул руку, отобрал у Майкла листок, положил в свою папку и занялся другой работой.

Майкл стоял, разинув рот. Прошло целых десять секунд, прежде чем он понял, что его отпустили. Тогда он попятился и осторожно закрыл за собой дверь. Ноги сами отнесли его к столу и подогнулись под ним. Он тяжело сел в свое вращающееся кресло и потянулся за сигаретой. Пачка была пуста, он смял ее и бросил в корзину для бумаг.

Только тут до него дошло все значение случившегося, его охватил озноб и чуть затошнило.

– Передовица, – прошептал он, и его руки задрожали.

Десмонд Блейк за своим столом негромко рыгнул и спросил:

– Где заметки об этом американском парне, как там его зовут?

– Еще не закончил, мистер Блейк.

– Слушай, парень. Я тебя предупредил. Хорош ковырять в заднице, если хочешь здесь чего-нибудь добиться.

На следующее утро Майкл поставил будильник на пять утра и вышел на улицу, набросив на пижаму плащ. На углу улицы он ждал вместе с мальчишками, пока из фургона с надписью «Мейл» не выбросили пачки газет.

Сжимая в руке газету, он взлетел по лестнице и запер за собой дверь комнаты. Ему потребовалась вся храбрость, чтобы раскрыть газету на странице с редакционными материалами. Он дрожал от ужаса, полагая, что мистер Гербштайн мог передумать или что это просто был розыгрыш.

Под гербом «Мейл», на самом верху полосы, большими буквами было напечатано: «МУЧЕНИК РОДИЛСЯ».

Он быстро просмотрел статью, потом начал сначала и прочел ее вслух, произнося каждое слово, пробуя его на язык, как редкое благородное вино. Раскрыв газету на редакционной статье, он поставил ее рядом с зеркалом, когда брился, потом взял ее с собой в греческий ресторан быстрого питания, где завтракал каждое утро, и показал мистеру Косте. Тот вызвал с кухни жену.

– Эй, Майкл, вы теперь важная шишка, – обняла его миссис Коста; от нее пахло жареным беконом и чесноком.

Ему позволили воспользоваться телефоном в задней комнате, и он дал оператору номер Вельтевредена. После второго звонка трубку взяла Сантэн.

– Майки! – радостно воскликнула она. – Где ты? Ты в Кейптауне?

Он успокоил ее и прочел статью. Наступила долгая тишина.

– Передовица, Майкл? Ты меня не разыгрываешь? Я тебе этого никогда не прощу.

После его заверений Сантэн сказала:

– Не могу вспомнить, что так взволновало бы меня в последние годы. Позову твоего отца, ты должен рассказать ему сам.

Трубку взял Шаса, и Майкл прочел статью и ему.

– Это ты написал? – спросил Шаса. – Отлично написано, Майки. Конечно, я не согласен с твоим заключением: Гаму должны повесить. Однако ты почти убедил меня в обратном. Сможем поговорить об этом, когда встретимся в следующий раз. А пока поздравляю, мой мальчик. Возможно, ты все-таки принял верное решение.