Уилбур Смит - Ярость

– Добрый день, мефрау. – Он коснулся шапки. – Могу я заглянуть в багажник вашей машины?

– В чем дело, офицер?

– Неприятности, мадам. Мы ищем тех, кто убил монашку и съел ее.

Тара наклонилась вперед и резко сказала Мозесу:

– Открой багажник для офицера, Стефан.

Мозес вышел, открыл багажник и придерживал крышку, пока офицер бегло его осматривал. Никто даже не взглянул в лицо Мозесу: костюм шофера чудесным образом сделал его невидимкой.

– Спасибо, леди.

Офицер знаком велел им проезжать, и Мозес пробормотал:

– Как нехорошо. А я-то считал себя знаменитостью.

Путь с побережья был долгим и утомительным, но Мозес вел машину спокойно и плавно, стараясь не давать поводов остановить их и осмотреть внимательнее.

В пути он включил приемник и настроился на Южно-Африканскую радиовещательную корпорацию. В некоторых местах прием становился неуверенным, но одна из услышанных новостей их взволновала.

Советский Союз, поддержанный союзниками, потребовал срочного обсуждения на Генеральной ассамблее ООН положения в стране. Впервые ООН проявила интерес к Южной Африке. Одно это оправдывало все принесенные жертвы. Впрочем, остальные новости были невеселыми: арестовано свыше восьми тысяч протестующих, задержаны и высланы почти все руководители, а представитель министерства внутренних дел заверил страну, что ситуация под строгим контролем.

Они ехали дотемна и в Оранжевой республике остановились в небольшом отеле, где обычно останавливались странствующие торговцы. Там никто не удивился, потому что у большинства приезжих были цветные шоферы, и Мозеса отправили в помещения для цветных во дворе.

После скудного невкусного ужина Тара позвонила в Вельтевреден, и на третьем гудке трубку поднял Шон. Мальчики с Шасой накануне вернулись из сафари и были говорливы и возбуждены. Каждый говорил с ней по очереди, так что ей пришлось выслушать три рассказа о том, как Гаррик застрелил льва. Потом трубку взяла Изабелла, и ее милый, детский, чуть шепелявый голосок тронул сердце Тары; она почувствовала, что она плохая, недостаточно преданная мать. Однако никто из детей, даже Изабелла, как будто не скучал без матери. Изабелла так же многословно, как братья, пересказывала все, что они делали с бабулей, и какое новое платье ей подарила бабуля, и какую куклу привез ей из Англии дедушка Блэйн. Никто не спросил, как она живет и когда вернется домой, в Вельтевреден.

Последним с ней холодновато, но дружелюбно поговорил Шаса.

– Мы замечательно провели время, Гарри застрелил льва…

– О Боже, хоть ты, Шаса, не рассказывай мне об этом, я уже трижды прослушала про смерть несчастного зверя.

Через несколько минут они уже не знали, что еще сказать друг другу.

– Что ж, старушка, береги себя. Я видел ужасные снимки из Рэнда, но Деларей сейчас прочно взял положение дел в руки, – закончил Шаса. – Смотри не попади в неприятности.

– Не попаду, – пообещала она. – Ну, иди ужинать.

Шаса любил ужинать ровно в восемь, а сейчас было уже четыре минуты девятого. Она знала, что он уже переоделся и поглядывает на часы. Повесив трубку, Тара поняла, что муж не спросил, где она, что делает и когда собирается домой.

– Что ж, избавил меня от необходимости лгать, – утешала она себя.

Из спальни она видела двор гостиницы; в помещениях для слуг горел свет. Неожиданно ее охватило страшное одиночество, такое острое, что она серьезно задумалась о том, не пробраться ли во двор, к нему. Потребовалось усилие, чтобы отбросить это безумие, и тогда она снова сняла трубку и попросила оператора соединить ее с «Холмом Пака».

Ответил слуга с отчетливым южно-африканским выговором, и у Тары упало сердце. Было совершенно необходимо установить, по-прежнему ли безопасно в «Ривонии»». Ведь они могли угодить прямо в ловушку полиции.

– Нкози Маркус здесь? – спросила она.

– Нкози Маркуса нет, он ушел, миссус, – ответил слуга. – Вы миссус Тара?

– Да! Да!

Хотя она не помнила слугу, тот, должно быть, узнал ее голос. Она уже собиралась повесить трубку, когда Маркус Арчер заговорил обычным голосом:

– Простите, дорогая, за это мюзикхолльное представление, но тут на нас обрушилось небо. Все в панике: легавые действовали быстрее, чем мы ожидали. Насколько мне известно, уцелели только мы с Джо. Как наш добрый друг, его не взяли?

– Он в безопасности. Мы можем приехать в «Холм Пака»?

– Кажется, здесь они нас проглядели, но будьте очень осторожны. На всех дорогах полицейские посты.

Тара спала очень мало и встала рано, чтобы начать последнюю часть пути. Гостиничный повар приготовил для нее пакет с сэндвичами с говядиной и термос с горячим чаем, и они позавтракали в пути. Каждая остановка усиливала риск обнаружения и ареста, поэтому они остановились только для заправки и к полудню пересекли реку Ваал.

Тара с самого приезда в Трансвааль все искала подходящий момент, чтобы сказать Мозесу, но теперь поняла, что подходящего момента не будет – через несколько часов они окажутся на «Холме Пака». А после этого начнется смятение, и все они окажутся в большой опасности.

– Мозес, – решительно сказала она, глядя ему в затылок, – я больше не могу скрывать это от тебя. Должна сказать сейчас. Я ношу твоего ребенка.

Она видела, как его голова слегка дернулась, и на нее в зеркало посмотрели темные гипнотические глаза.

– Что ты будешь делать? – спросил он. Не интересуясь, уверена ли она, что именно он отец ребенка. Типично для него – но и никакой ответственности он на себя не принял. – Что ты будешь делать?

– Еще не знаю. Но найду способ сохранить его.

– Ты должна от него избавиться.

– Нет! – яростно воскликнула Тара. – Никогда! Он мой. Я позабочусь о нем.

Гама никак не прокомментировал ее выбор местоимения мужского рода.

– Родишь полукровку, – сказал он. – Ты готова к этому?

– Я что-нибудь придумаю, – упрямилась она.

– Я не смогу помогать тебе – совсем не смогу, – безжалостно продолжал он. – Ты понимаешь это?

– Нет, сможешь, – ответила она. – Ты можешь сказать, что доволен тем, что я ношу твоего сына, и что будешь его любить, как я люблю его отца.

– Любить? – переспросил он. – Это не африканское слово. В моем словаре такого слова нет.

– О Мозес, это неправда. Ты любишь свой народ.

– Я люблю народ в целом, а не отдельных индивидов. Я принес бы в жертву любого ради общего блага.

– Но наш сын, Мозес! Мы с тобой вдвоем сотворили нечто драгоценное. Разве ты ничего к нему не чувствуешь?

Она смотрела в зеркале на его глаза и увидела в них боль.

– Да, – признался он. – Конечно, чувствую. Но я должен гнать от себя такие чувства, чтобы они не ослабили мою решимость и не погубили нас обоих.