Саймон Скэрроу - Гладиатор по крови

— Юлия!.. Юлия!

После небольшой паузы до него донесся ее голос:

— Катон! Помоги мне!

Крик ее оборвался.

Пара фигур появилась на корме либурны. Аякс крепко держал Юлию за руку. Шагнув вперед, он с насмешкой выкрикнул:

— Прощайся с ней навсегда, Катон. Ты больше не увидишь ее.

— Юлия!

— Теперь она принадлежит мне. И я вправе обойтись с ней так, как мне будет угодно. Запомни это. И вспоминай мщение Аякса каждый день весь остаток твоей жизни.

— Нет! — С губ Катона невольно сорвался крик. — Нет!

Внезапно Юлия занесла свободную руку. В ладони ее блеснул металл, и она вонзила острие в плечо Аякса. Тот взвыл от удивления, боли и ярости, уставившись на гребень, торчавший в его плече. Инстинктивным движением зажав рану, он невольно выпустил руку Юлии. Та немедленно вскочила на борт и, подняв брызги, спрыгнула в воду. Либурна уже набирала ход, и когда Юлия, хватая ртом воздух, появилась на поверхности воды, расстояние между ней и кормой корабля существенно увеличилось. Катон торопливо схватил весла, направляя свое суденышко к девушке, отчаянными гребками стремившейся к лодке.

Выдернув окровавленный гребень, Аякс бросил яростный взор на воду. Он ничем не мог помешать спасению Юлии. К тому времени, когда он сумеет остановить судно и развернуть его в обратную сторону к берегу, юркая лодчонка окажется уже на мелководье, и все трое смогут бежать на оставшихся на берегу конях. К тому же одна из римских трирем уже направлялась из глубины залива на выручку предположительно застрявшей на камнях либурны.

Когда лодка приблизилась к Юлии, Макрон перебрался на нос и нагнулся, подавая ей руку. Юлия схватила его ладонь, и он подтянул девушку из воды, а потом другой рукой помог забраться в крошечное суденышко.

— Вылезай скорее, маленькая госпожа! — осклабился он, усаживая ее на носу. — Я выловил ее, Катон. Разворачивайся и как можно быстрее вези нас на берег.

Катон торопливо повернул лодку к берегу, полагая, что корабль в любой момент может броситься в погоню за ними. Однако либурна невозмутимо направлялась к выходу из залива. Весла ее ритмично поднимались и опускались в воду, корабль быстро удалялся от лодки. Аякс немного постоял на корме, а потом куда-то исчез.

— Нам ничто не грозит, — с облегчением произнес Макрон.

Бросив весла, Катон повернулся и обнял Юлию, неуклюже перебравшуюся в середину лодки и упавшую в его объятия. На мгновение на суденышке установилась полная тишина. Взволнованно дыша, Катон прижимал девушку к себе, ощущая щекой ее влажные волосы. Отвернувшись, Макрон принялся разглядывать удаляющуюся либурну, как раз зашедшую за небольшой остров в конце каменистого полуострова и направившуюся в море.

По прошествии трех дней Семпроний осматривал остатки лагеря рабов, спустившись со своей свитой на берег, где чинили оставшиеся корабли. Исправные суда хлебного флота подняли паруса еще вчера, направившись с грузом прямо в Рим, куда хлеб придет как раз вовремя, предотвращая голод и не подавая плебсу лишний повод для бунта. Несмотря на облегчение и радость по поводу спасения дочери, Семпроний пребывал в ожидании неприятностей, неизбежных после столь серьезного восстания на острове. Сенатор почти не сомневался, что награда императора за спасение хлебного флота, а значит, и поддержание мира на улицах Рима, окажется скудной. Во время ночной атаки были потеряны четыре корабля, и чиновники, ведающие имперской житницей, непременно будут искать ответственных за материальные потери при освобождении флота. Какие-либо официальные взыскания были попросту неизбежны. Семпроний вздохнул. Зачастую пребывание на службе Риму не сулило благодарности, и ему приходилось искать удовлетворение в том, что он, как мог, послужил императору, хотя и утратил при этом четыре корабля.

Впрочем, потеря хлебных судов была наименьшим из зол, размышлял он. Пройдут годы, прежде чем провинция Крит оправится от последствий землетрясения и последовавшего за ним бунта рабов. Хотя мятеж был подавлен, еще оставались связанные с ним неприятные дела. Люди центуриона Фульвия не проявляли снисхождения к мятежникам, и трупы их до сих пор хоронили в огромных ямах, вырытых в каменистой почве вокруг залива. Их были тысячи — мужчины, женщины, дети. Уцелевших в цепях отправляли назад в Гортину под охраной самых жестокосердных из легионеров, не проявлявших никакой жалости к тем, кто брел по дороге или падал на ее обочине. Семпроний миновал вереницы пленных рабов на пути в Оло: цепочки несчастных, с понурыми лицами возвращавшихся в рабство после короткого мгновения возвращенной свободы. Их ожидал особый лагерь за стенами города, пока не будут установлены и извещены прежние владельцы. Если таковые окажутся погибшими, рабы отойдут императору и будут проданы с аукциона. Собранные деньги, за вычетом внушительных комиссионных аукционисту, отправятся в Рим, в имперскую сокровищницу. Семпроний едко улыбнулся при мысли о том, что восстание принесет доход кое-кому в Риме.

Куда более тяжелая участь ожидала тех рабов, кто был уличен в качестве зачинщика, либо взят с оружием в руках. Их оставили в Оло дожидаться отправки в Рим, где их ждала смерть на арене. По слухам, Клавдий намеревался устроить гладиаторский спектакль в искусственном озере, вырытом за пределами Рима: постановку битвы при Акциуме [57] Сражение при Акциуме (2 сентября 31 до н. э.) — последнее великое морское сражение античности между флотами Марка Антония и Октавиана Августа на заключительном этапе периода гражданских войн в Римской республике. между уменьшенными в размерах кораблями и тысячами осужденных, исполнявших роли обеих сражающихся сторон. Семпроний не сомневался в том, что вклад Крита в спектакль будет принят с одобрением, и пленным мятежникам назначат роли, оставляющие им мало шансов на выживание.

Семпроний весьма сожалел о том, что Аяксу удалось бежать. Его следовало пытать и предать смерти перед глазами его последователей. С него следовало взыскать плату за все бесчестья, нанесенные им дочери сенатора… взыскать с процентами. Пока до его слуха доносились милосердно сдержанные подробности ее пребывания в плену, да и Катон не вдавался в детали относительно условий их заточения. Семпроний был благодарен ему за это. Сенатор запрещал воображению заполнять пробелы в отчете Катона. Это было невыносимо болезненно и доставляло ему такое горе, которого он не знал после смерти жены, второго человека после дочери в его жизни, которую он беззаветно любил.