Мишель Зевако - Принцесса из рода Борджиа

— Да, — решился, наконец, Генрих де Гиз. — В конце концов, неважно, чья рука сразит его. Лишь бы оружие было смертельным!

И он вновь вернулся к своему обычному повелительному тону:

— Итак, братья мои, решено! Мы отправляемся в Шартр. И пусть с завтрашнего дня по Парижу распространится слух, что король Франции в конце концов внял мольбам… нет, повеленьям своих подданных. Он смещает д'Эпернона, принимает новых старшин, выбранных парижанами, признает Святую Лигу, обязуется вести войну с гугенотами и, наконец, обещает созыв Генеральных Штатов. Вот что нужно знать жителям Парижа. Пусть им также скажут, что Генрих Лотарингский решил отправиться в Шартр, чтобы заставить Валуа сдержать свои обещания, и что он позвал с собой верных лигистов. Их будет много, и все они въедут в Шартр, чтобы поразить воображение короля. Вы, кардинал, и вы, Майенн, собирайте свои отряды под Парижем, вы, сестра, призывайте своего ангела… А вы, матушка, молитесь Богу…

— За Генриха Лотарингского, короля Франции! — произнесла старая герцогиня, благословляя своего сына.

— Пора ужинать, — прошептал толстый Шарль, который только что посмотрел на часы и наконец-то понял, отчего так сосет у него под ложечкой.

Было около одиннадцати вечера. Все стихло в огромном дворце Гиза.

Меченый мерил медленными, тяжелыми шагами комнату, где происходил семейный совет и было решено убить Генриха III, а также отправиться в Шартр. После ухода братьев, сестры и матери он погрузился в размышления, и вот каковы были его грустные мысли:

«Быть королем!.. Да, без сомнения, это прекрасно. Я наверняка буду королем. Матушка сказала, что мне осталось сделать лишь один шаг. Может быть. Но этот шаг уведет меня из Парижа и отдалит от маленькой цыганочки, на которую заглядывается столько дворян. Вот почему мое сердце не переполняется гордостью, когда я думаю о скором восхождении на престол, а, напротив, сжимается от тоски! Ах! Как обидно, что приближение к трону отдаляет меня от Виолетты!»

В этот поздний час подле Гиза оставались только два человека. Они стояли в углу комнаты и ждали, пока герцог позволит им удалиться. Это были Менвиль и Бюсси-Леклерк.

«Где она? — думал Генрих. — Спасенная от ужасной смерти, которая готовилась ей на Гревской площади, она теперь, без сомнения, потеряна для меня. Почему она не умерла? Я бы больше не мечтал о ней! Какая невыносимая пытка эта ревность! Когда я думаю о человеке, который принял ее в свои объятия и увез, я, тот, кто собирается стать королем, чувствую себя несчастным».

— Он думает о короне, наш король! — прошептал Бюсси-Леклерк.

— Да, но уже одиннадцать! — тихо ответил Менвиль и взглядом указал на часы, которые как раз мерно били.

— Черт! Моревер просил нас о помощи и уже наверняка ждет! Мы не можем покинуть нашего доброго приятеля в столь трудную минуту!

Бюсси-Леклерк явно насмехался, произнося это. Менвиль решительно подошел к герцогу де Гизу:

— Монсеньор…

Гиз вздрогнул. Казалось, он был удивлен, увидев своих преданных слуг.

— Я и забыл о вас, — сказал он, проводя рукой по лбу.

— Мы так и решили, — ответил Менвиль, — но не осмеливались прервать ваши… королевские мысли.

Гиз улыбнулся, и его верхняя губа искривилась, словно улыбка стоила ему усилий.

— А между тем, — продолжил Бюсси-Леклерк, — уже пробило одиннадцать. Мы просим монсеньора отпустить нас.

— Да, день выдался трудный, и вы устали.

— Устали? — переспросил Менвиль. — Мы никогда не устаем на вашей службе. Но в полночь у нас свидание…

— Любовное? Ах, как же вы счастливы, вы можете любить, кого вам заблагорассудится!

— Монсеньор, вы ошибаетесь, хотя это действительно любовное свидание, но речь идет не о нас, а о… Ах, право же, приключение столь забавно, что, несмотря на предупреждение Моревера, нужно, чтобы вы о нем узнали!

— Так речь идет о женщине? — спросил Гиз.

— Да, монсеньор, — засмеялся Бюсси-Леклерк.

— И Моревер просил вас сохранить тайну?

— Он заставил нас поклясться, что мы будем немы как могила!

— Тогда, господа, вам ничего не следует говорить. Если бы мы не уважали любовные тайны, то по Парижу метались бы полчища обманутых мужей, узнавших о своем позоре!

— Вот именно, монсеньор, поэтому-то мы и вправе открыть вам тайну, несмотря на все данные нами клятвы. Дело в том, что Моревер не причиняет зла чьему-либо мужу. Нет-нет, монсеньор, все это куда забавнее! И особенно забавно то, что таится он именно от вас.

— Именно от меня?

— Да, монсеньор. Почему? Ах, эти узы Гименея!

— Узы Гименея?

— Вот у меня и сорвалось с языка. Моревер женится! Моревер вступает в брак! А мы будет присутствовать при этом событии, как мы присутствовали на всех его дуэлях.

— Моревер женится? Ничего не сказав мне?

— Он не хотел посвящать вас в свои сердечные дела, Ваше Высочество!

— Но вы-то знали! Почему же вы меня не предупредили? Мне не нравится, что дворяне, служащие мне, женятся без моего одобрения!

— Мы ничего не знали, — ответил Менвиль. — Вечером, в то время, когда вы держали совет с госпожой де Немур, к нам подошел Моревер, и лицо у него было загадочное. Заставив нас поклясться хранить тайну, он сообщил о своей свадьбе, которая состоится нынче ночью, и просил нас присутствовать на ней, добавив, что дело ему самому кажется настолько странным, что он нуждается в двух хороших друзьях вроде нас, чтобы быть уверенным, что с ним не произойдет никакого несчастья.

— Вот уж и впрямь странная история. А на ком он женится?

— Мы не имеем об этом ни малейшего представления. Мы узнаем, кто невеста, только увидев ее. Так что, монсеньор, с вашего позволения, мы уходим, чтобы успеть в церковь Сен-Поль к половине двенадцатого.

— А так это в Сен-Поль?

— Да, монсеньор.

— Что ж, — внезапно сказал Гиз, — я не только позволю вам пойти на это загадочное свидание, но и сам отправлюсь с вами! Черт возьми! Я тоже хочу видеть невесту Моревера.

С этими словами герцог прикрепил к поясу шпагу и набросил на плечи плащ. Менвиль и Бюсси-Леклерк переглянулись. Им уже было не до смеха. Только что они совершили нечто вроде предательства, и не суть важно, сохранит ли герцог тайну. Если Моревер увидит Меченого, они окажутся в весьма неловком положении.

— Монсеньор, — после некоторого колебания сказал Бюсси-Леклерк, — мы обещали Мореверу никому ничего не говорить, и прежде всего вам…

— Не волнуйтесь… Я устроюсь так, чтобы все видеть, оставаясь незамеченным. В дорогу, господа!

Успокоенные словами своего господина, Менвиль и Леклерк, которые, впрочем, были не из тех, кто долго терзается угрызениями совести, последовали за герцогом де Гизом. А он, не подумав об усилении эскорта, вышел из дворца в восторге от предстоящей ночной прогулки и счастливый оттого, что хоть на час сможет позабыть о собственных тревогах.