Мишель Зевако - Принцесса из рода Борджиа

— Должен вам заметить, сударь, — сказал Пардальян, с трудом сдерживая ликование, — что я сейчас очень слаб.

«Черт побери! — подумал Бюсси-Леклерк и усмехнулся. — На это-то я и рассчитываю».

Короткая реплика шевалье, прозвучавшая столь правдоподобно и столь естественно, была воспринята комендантом Бастилии как признание.

«Он боится!.. Он погиб!..»

Отступив на четыре шага, он освободил место для будущего необыкновенного поединка.

Пардальян встал в наиболее удобную позу из тех, какие позволяли принять его цепи, и разрешил себе издать нечто вроде жалобного вздоха.

— Полноте! — серьезно сказал Леклерк. — Мне кажется, вам достаточно удобно…

— О, сударь, напротив, я чрезвычайно скован!

— Ну-ну! Учтите, что я буду стоять на месте, так что мы с вами окажемся в равном положении. Вы не можете уклониться в сторону, но я тоже не буду уклоняться. Клянусь, что ни разу не воспользуюсь тем, что ноги у меня свободны; единственное мое оружие — это шпага в руке; у вас — то же самое. Так на что же вы жалуетесь?

— Я не жалуюсь, — ответил Пардальян. Но было ясно, что он напуган! Бюсси-Леклерк глубоко вздохнул, беспричинно рассмеялся и дважды топнул ногой, приглашая к бою.

— Итак, — грозно вопросил он, — вы готовы?

— К вашим услугам! — ответил Пардальян.

Клинки обнажились одновременно, скрестились — и Пардальян воспользовался приемом, с помощью которого обезоружил Леклерка на мельнице в Сен-Рок… однако Леклерк все так же уверенно сжимал в руке шпагу!

— Горе мне! — пробормотал Пардальян. — Он овладел этим приемом!

— Ха-ха! — захохотал, торжествуя, Леклерк. — Что вы думаете об этом, мой учитель? Да, я овладел этим проклятым приемом… и овладел еще одним, которому хочу обучить вас!

Он опустил шпагу. Пардальян сделал то же самое и повторил:

— Горе мне!

Бюсси-Леклерк хохотал как сумасшедший. Это мгновение было самым счастливым в его жизни — ведь он наполовину уже отыгрался, ибо удар Пардальяна не достиг цели. Возможно, если бы он был более хладнокровным человеком, то смог бы заметить, что противник сделал выпад с какой-то странной неловкостью. Но Бюсси-Леклерк не был столь хитер и сейчас лишь с наслаждением смеялся.

Наконец он заговорил:

— Сейчас я выбью шпагу у вас из руки, господин Пардальян, как вы ее выбили у меня, и мы будем с вами почти квиты. Мне нужно доказать себе, что я одержал над вами победу и что никто не может со мною тягаться, и тогда я верну вам вашу шпагу. Затем я вас раню… Ну-ка, — задумался он, упираясь острием рапиры в пол, — куда бы я мог вас ранить. Мне запрещено вас убивать, а то я бы это уже сделал. Знаете что, пожалуй, я украшу отметиной ваш лоб… Решено? Да? Тогда защищайтесь! Начали! Первый обмен ударами!.. Прямой удар! Ах, дьявол!..

В его последних словах звучали ярость и неподдельное удивление. Так что же произошло? Держа свою речь, он энергично орудовал шпагой. Клинки скрестились, и мало нашлось бы фехтовальщиков, которые выдержали бы такой натиск. Леклерк буквально обрушился на шпагу противника. Он надеялся внезапным ударом ранить его в лоб, хотя ранее объявил Пардальяну, что вначале лишь обезоружит его. Он сделал глубокий выпад, но в то же мгновение рапира была выбита из его руки!..

Во второй раз непобедимый Бюсси-Леклерк потерпел поражение, был обезоружен! Его яростный вой прокатился по подземелью, рождая смутное эхо, похожее на крики оглашенных. Пардальян не шелохнулся. Опираясь левой рукой о стену, он оставался в боевой готовности и говорил с той ужасающей холодностью, которая свидетельствует о нечеловеческом напряжении.

— Поднимите вашу шпагу, сударь. Вы можете это сделать, так как я закован в цепи…

Причиной страшного напряжения Пардальяна были его собственные мысли. Вот о чем он думал:

«Идиот! Трижды глупец! Я не смог подавить желание преподать урок этому забияке!.. Все пропало!.. Вот, они уже спускаются!.. Он сейчас уйдет! Ах! Что я за несчастный человек!»

Действительно, смущенные голоса на лестнице были ответом на завывания Леклерка. Комтуа и солдаты, вообразив, что коменданта Бастилии душат, спешили ему на помощь. Бюсси-Леклерк, полуживой от стыда, с багровым лицом, быстро поднял свою шпагу, вложил ее в ножны и открыл дверь. Пардальян готов был рвать на себе волосы с досады.

— Презренные! — взревел Бюсси-Леклерк. — Собаки! Пособники дьявола! Мясо для палача! Кто вас звал?!

— Но, монсеньор… — пролепетал тюремщик Комтуа.

— Что вы пришли тут вынюхивать? Назад, ублюдки! Поднимитесь наверх сейчас же! Первому, кто спустится сюда, я выпущу кишки, а четверых других заставлю сожрать его труп.

Пардальян вздрогнул от радости и, задыхаясь, прислонился к стене и прошептал:

— Лоиза!.. Отец!.. Мы спасены!..

Тюремщик и солдаты поднимались наверх куда быстрее, чем только что спускались вниз.

— Выше, выше! — вопил Леклерк. — Выйти всем во двор!

Когда шаги стихли, он вернулся в камеру, как и прежде закрыл за собой дверь, повесил на гвоздь связку ключей и сейчас же обнажил шпагу.

— Клянусь могилой матери! — заревел он басом. — Тем хуже для палача! Ты умрешь только от моей руки!

Он атаковал Пардальяна. О! На этот раз не было и речи об обычной стычке! На этот раз он не стоял неподвижно на месте, как было обещано им самим. На этот раз он хотел убить… Он бросался из стороны в сторону, отступал, наступал, а его противник, закованный в цепи, держал его, задыхающегося, на одном и том же расстоянии.

Мрачная камера освещалась неясным светом фонаря. Шпага Бюсси-Леклерка сверкала в этой мгле, как быстрая стальная молния. Леклерк ревел от ярости, брызгал слюной, отступал, чтобы сделать вздох, вновь бросался на приступ… Пардальян же не сделал ни шагу — стоя неподвижно, он защищался лишь шпагой… В сумраке, в глубине этой ямы разыгрывался невероятный трагический спектакль.

Наступил момент, когда Леклерк, вконец обессиленный, прислонился к двери.

— О, — прошептал он, — зачем только я дал ему клинок!

Он был сейчас в том состоянии, когда ярость мутит разум, когда бешенство переходит в сумасшествие, когда любые средства, самые гнусные, самые подлые, становятся хороши. В его мозгу билась лишь одна мысль: «Мне необходимо убить его! Пусть я издохну, но перед тем я непременно обагрю свои руки его кровью!»

Отдохнув, он ринулся в атаку. В ужасающей тишине слышался лишь звон быстро скрещивающихся клинков и прерывистое дыхание зверя, который жаждет крови. На этот раз Пардальян отступил, забился глубже в свой угол!..

— Он у меня в руках, — хрипло вскричал Леклерк.

Его вопль напоминал рычание тигра в тот момент, когда зверь вонзает когти в свою жертву. Сделав еще два шага вперед для заключительной рукопашной схватки, он проревел: