Мишель Зевако - Принцесса из рода Борджиа

— Нет, совсем не хромаете. Нужно иметь душу Ирода, чтобы утверждать такие чудовищные вещи…

Прекрасная герцогиня де Монпансье не говорила, однако, того, что, вероятно, знала Фауста и что рассказывают скандальные хроники той эпохи: она была влюблена в Генриха III и, будучи слегка помешанной, не умела этого скрыть, хотя Генрих III довольно грубо отверг ее чувства.

— Значит, решено, — заключила Фауста, — именно вы и пострижете Генриха Валуа…

— Да уж, тонзура получится на славу! — воскликнула обрадованная герцогиня.

— Это все, что вы хотели мне сообщить?

— Нет, сударыня… Моя мать в Париже!

Герцогиня де Немур в Париже! Фаусту заинтересовало это известие.

— И мне удалось привлечь ее на нашу сторону. Моя мать приехала из Рима, где виделась с Сикстом и имела с ним долгую беседу.

— И что же? — с плохо скрываемым любопытством спросила Фауста.

— Моя мать вернулась уверенная, что Сикст — это опасный лицемер, который действует только в собственных интересах. Видя ее в таком расположении духа, я рассказала ей о тайном конклаве, о том, что самые пылкие и самые благородные кардиналы объединились, чтобы выбрать себе нового главу… Римская Церковь хочет сделать то же, что мы собираемся предпринять в отношении Генриха Валуа… И герцогиня одобрила выборы нового папы, убедившись, что это отвечает интересам нашего дома.

— Это и впрямь хорошая новость, мое милое дитя! — сказала Фауста. Глаза ее сверкнули. — Если герцогиня де Немур с нами, я надеюсь, что скоро мы станем свидетелями великих событий.

Она опустила ресницы, словно ослепленная открывающейся перспективой.

— Правда, — снова заговорила герцогиня де Монпансье. — моя мать прежде хочет познакомиться с новым папой.

— Она с ним познакомится… можете ей это передать.

— И кто их познакомит?

— Я, — сказала Фауста.

И, словно желая избежать новых вопросов, она тотчас же вновь заговорила:

— Но у вас есть и плохие новости?

— Я продолжу мой рассказ: после разговора с королевой-матерью брат вернулся в свой дом. Он не скрывал радости, ведь все мы понимаем, какие великие события вот-вот должны произойти. Затем он рассказал мне о том, что случилось накануне. Он говорил без гнева… Он успокоился: Луань мертв, и мой брат больше не сердится.

— Я не знала, — сказала Фауста, — что герцог может быть столь великодушным.

— Но это известно герцогине де Гиз, сударыня! Мы говорили в кабинете герцога, и вдруг я увидела, что туда входит Екатерина Клевская. Брат сначала опешил от подобной наглости и протянул руку к своему кинжалу… Герцогиня без слов упала на колени; затем, когда брат уже почти задыхался от гнева, она прошептала:

«Луань мертв; мое безумие умерло вместе с ним…»

Она хорошо знала, что сказать; рука брата судорожно сжимала рукоятку кинжала; герцогиня улыбнулась… это я видела сама… Затем я вышла… но, стоя в соседней комнате, могла слышать слова брата и объяснения Екатерины… Это длилось два долгих часа; затем понемногу все успокоилось. Тогда я вернулась к ним… Брат сказал мне, что отсылает герцогиню де Гиз в Лоррен, и это все.

— Это прекрасный пример великодушия, — кротко сказала Фауста.

— Я хорошо знаю, что мой брат скорее безразличен, чем великодушен. Его волнует сейчас только исчезновение маленькой певицы…

— Значит, он ее любит?

— Мало сказать любит… Он поклялся перевернуть вверх дном весь Париж, чтобы ее отыскать, и уже начал поиски…

Фауста побледнела.

— Итак, — сказала она после долгого раздумья, — вы уверены, что захватите Генриха Валуа?

— Я же сказала вам об этом, сударыня, — ответила герцогиня де Монпансье, удивленная внезапной переменой темы разговора.

— И вы верите, что ваш брат герцог де Гиз будет искать случая взять под стражу короля?

— Он уже готовится…

— Наивное дитя! А если я вам скажу, что мне известны все подробности, словно я сама присутствовала во время беседы Екатерины Медичи и герцога де Гиза?

— Вы знаете столько, сударыня, что уже не удивите меня…

— Если я скажу вам, что старая флорентийка коварно играла с вашим братом?..

— Как вас понимать, сударыня?

— Если я вам скажу, наконец, что герцог пообещал терпеливо ждать смерти Генриха III?..

— О, сударыня, это ужасное предательство. Значит, мой брат предал Лигу и свою семью!

— Это не предательство, это дипломатия. Гизу надоело быть только солдатом, он захотел поиграть в дипломатию. И сам попался: теперь он в течение целого года не может ничего предпринять против Генриха III.

— Тогда… — проговорила герцогиня де Монпансье с искаженным от гнева лицом, — тогда… мстить буду я!

— Нет, если вы доверяете мне, если вы прислушиваетесь к моим словам…

— Мое доверие к вам безгранично, хотя я почти не знаю вас. Я не осмеливаюсь выяснять, к чему вы стремитесь. Вы — моя королева, моя госпожа. Говорите, ибо я приняла решение сделать все, чтобы отомстить Генриху Валуа!

Фауста, казалось, размышляла несколько минут. Потом негромко заговорила:

— Мария! Вы — самая светлая голова во всем вашем семействе. Только благодаря вам Валуа будут свергнуты и династия де Гизов взойдет на престол. Из ваших трех братьев один, Майенн, слишком толст, чтобы быть умным: он продаст душу за вкусный пирог; другой, кардинал, — грубый солдафон, который двух слов связать не может; наконец, третий, герцог, потерял рассудок от любви: страсть к несчастной бродяжке делает его невосприимчивым к советам и неспособным к действиям. Что касается вашей матери, то эта весьма достойная женщина думает только об одном: как перебить всех гугенотов. И лишь вы, дитя мое, лишь вы все видите и все понимаете! Нам угрожает опасность. Согласны ли вы подчиняться мне?

— Я готова, сударыня… приказывайте… что нужно делать?

— Нужно, — сказала Фауста, — чтобы Генрих де Валуа умер. Выстричь ему тонзуру — это прекрасная мысль, но если Генрих III не умрет, то ждите удара от Екатерины Медичи.

Герцогиня, внутренне содрогаясь, слушала эту женщину, которая говорила об убийстве как о деле самом обыденном. Фауста снова задумалась, и Мария де Монпансье не осмелилась прервать ее размышления.

— Уясните себе хорошенько, — произнесла вдруг Фауста, — что Генрих Валуа приговорен…

— К смерти, сударыня? — тихо спросила герцогиня.

— Да, — сказала Фауста ледяным тоном, — я приговорила его к смерти.

— А кто будет палачом? — пролепетала герцогиня.

— Вы! — ответила Фауста.

Герцогиня де Монпансье побледнела.

— Иного выхода нет, — сказала Фауста. — Генрих де Гиз поклялся Екатерине Медичи терпеливо ждать смерти Генриха III. За это ему обещано, что король назначит его своим преемником. Валуа может прожить десять, а то и двадцать лет — вопреки всем ожиданиям. Да проживи он даже несколько месяцев, этого уже достаточно. Старая королева сумеет потратить это время с пользой и успеет уничтожить Гизов, как прежде она уничтожила Шатийонов. Итак, выбирайте: либо убить, либо быть убитой…