Мишель Зевако - Сын шевалье

— Сколько, по-вашему, стоит ваш новый конь?

— Ну… у него и сбруя роскошная, так что самый жадный ростовщик не даст меньше, чем полтораста-двести пистолей.

— Да, — подтвердил Пардальян. — Двести пистолей — это, пожалуй, настоящая цена.

Он помолчал и посмотрел сыну прямо в глаза.

— Вот вы чуть не сломили себе голову, чтобы спасти короля, и тешите себя мыслью, что разбогатеете… А на деле цена вашего подвига — две тысячи ливров за коня со сбруей. Поймите это, молодой человек, и тогда вы не будете витать в облаках и убережетесь от лишних разочарований.

Жеан вдруг погрустнел.

— Черт! — с досадой сказал он. — Невесело это, сударь.

— Однако же я прав, — твердо отвечал Пардальян.

Над столом нависла напряженная тишина. Жеан уставился куда-то вдаль и задумался. Пардальян глядел на него не без жалости, но где-то глубоко в глазах шевалье плясали лукавые искорки. Он, судя по всему, подвергал сына какому-то тайному испытанию, чрезвычайно для него важному.

— Ну что ж! — заговорил он вновь. — Я сказал вам чистую правду. Думаю, это немного охладит ваш пыл. В другой раз, полагаю, вы еще трижды подумаете, прежде чем броситесь, рискуя жизнью, спасать короля?

Как ни старался Пардальян, он не смог скрыть тревоги. Но Жеан, по счастью, этого не заметил. Оторвавшись от своих размышлений, он медленно поднял голову и просто сказал:

— Нет, сударь, право же, нет! Не думайте — я не лгал королю, когда говорил, что он все еще в опасности. Так оно и есть, и я вышел на след тех, кто втайне готовит коварный удар. Если надо, я опять рискну своей жизнью ради него… невзирая на ваши слова.

— Почему? Потому что он король?

— Нет, сударь. Вот послушайте: я ненавижу Кончини. Я убью его без жалости, без всяких раздумий, встань он против меня со шпагой в руке. Но если я узнаю, что Кончини грозит то же, что сейчас королю, — я сделаю для него то же, что для короля… а потом убью в честном поединке.

— Вот черт! — прошептал Пардальян.

— Но, — продолжал Жеан, — признаю: для преданности королю у меня есть и особая причина.

— Какая же?

— То, что я ему сказал, сударь. Он ее отец.

— Ах, дьявол, правда! — отозвался Пардальян флегматично, как всегда в минуты волнения. — Об этом-то я и позабыл!

Он наполнил свой бокал, осушил его одним глотком, успокоился и равнодушно сказал:

— Ну, расскажите, как вы узнали, что король в опасности.

И Жеан немедленно принялся рассказывать, как юный граф де Кандаль отвел его во дворец д'Эпернона, как он подслушал важный разговор герцога с Леонорой Галигаи и таинственным сановным монахом по имени Клод Аквавива.

Жеан не упустил ни мельчайшей подробности; Пардальян слушал внимательно. То, что оставалось загадочным для его сына, открывалось шевалье во всей ослепительной ясности.

— Вы говорите, монаха, который был с госпожой Кончини, звали Клод Аквавива? Вы точно слышали именно это имя?

— Совершенно точно. Только не понимаю: почему какой-то монах, которого я в жизни не видел, хочет меня погубить.

Пардальян вдруг стал очень серьезен, огляделся вокруг и, перегнувшись через стол, одними губами прошептал:

— Знаете, кто такой Клод Аквавива?

— Право, нет, сударь.

— Это генерал ордена иезуитов.

— Да? Тех, кого обвиняют в заговоре против короля? Тех, кто вложил оружие в руки Жана Шастеля, Гиньяра, де Варада [37]и многих других?

— А теперь хотят вложить в руки Равальяка. Этих самых.

— Вот оно что! — задумчиво произнес Жеан. И продолжал простодушно: — Все равно не понимаю, сударь, зачем этому генералу понадобился нищий бродяга, вроде меня.

Пардальян поглядел на него молча. Он еще не мог — не хотел — сказать Жеану: «Потому что ты — владелец баснословного богатства, которое хотят прибрать к рукам монахи». Но предостеречь юношу было совершенно необходимо! Шевалье понимал: над ним нависла смертельная опасность, жизнь его под угрозой. Только как убедить в этом сына, не сказав ему всей правды? Ага, вот как! И Пардальян пожал плечами:

— Разве непонятно? Вы знаете планы этого монаха — следовательно ему нужно от вас избавиться!

Он думал, что, по легкомыслию юности, Жеан примет такое объяснение. Парой недель назад оно, быть может, и вправду сошлю бы. Но Пардальян не учел, что за шесть недель постоянного общения с сыном он невольно сам многое в нем изменил. В шестьдесят лет, как, впрочем, и в годы юности, он все еще не знал себе истинную цену. Он не знал, что с первой же встречи стал для юноши идеалом, которому тот решил неустанно подражать. С тех пор ни один его поступок, ни одно слово, ни один жест не ускользали от внимания Жеана — и даром для него не пропали.

И вот Жеан преспокойно ответил с наивным выражением на лице, невольно перенятым им у того единственного человека, которому он безоговорочно верил — у шевалье де Пардальяна:

— Погодите, сударь! Да ведь он не знал, что мне известны его планы! Знал бы он, что я подслушиваю, — не стал бы открыто говорить о моем убийстве… и вообще ничего бы не говорил. Тут что-то не так.

Логика простая и строгая! Пардальян закашлялся, чтобы скрыть смущение. Но этого человека не просто было сбить с толку.

— Какой же вы еще ребенок! — покачал он головой. — А планы Кончини? О них-то вы знали задолго до того разговора!

— О них — конечно, но при чем здесь…

— Супруги Кончини — пешки в руках монаха. Будьте уверены: едва узнав, как вы грозили Кончини, сидя тогда в карцере, они тотчас передали все ему.

— Вы думаете?

— Так оно и есть, — настойчиво утверждал Пардальян. — Пока вы не знали о генерале иезуитов, он полагался на самого Кончини… хотя при случае это не помешало бы ему действовать и самому.

— Может быть! — в раздумье сказал Жеан. — Пожалуй, вы правы, сударь.

— Еще бы не прав, черт возьми! — решительно ответил Пардальян. — Но нынче дело другое. Аквавива прячется в капуцинском монастыре, хотя у его ордена в Париже есть свои убежища. Теперь Аквавива раскрыт — значит, ему грозит опасность. Что он жил у капуцинов, я видел сам, но сейчас, бьюсь о заклад, его там нет: схоронился где-то еще. Однако как бы глубоко он ни схоронился, вы остаетесь для него угрозой и он любой ценой должен избавиться от вас. Теперь речь идет не о Кончини, а о нем самом и об интересах его ордена. Будьте начеку, дружок, не спите! Аквавива не оставит вас в покое, он не даст вам ни секунды передышки! Я за вашу жизнь и ломаного гроша не дам…

Про себя же он подумал: «Если только сам не возьмусь за это дело… а я возьмусь. Нельзя допустить, чтобы мальчика погубили.»

Жеан несколько удивился, но ничуть не встревожился.

— Вы, верно, шутите, — сказал он беззаботно. — Никогда не поверю, чтобы этот гнусный монах был так страшен.

— Что за дьявол! Я совсем не шучу — я никогда не бывал так серьезен. Послушайте, мальчик мой: вы меня знаете. Я без причин не паникую. Так вот, я вам говорю: под командой этого, как вы изволили выразиться, гнусного монаха, находятся тысячи и тысячи верных людей, рассеянных по всему миру! В городах, в деревнях, во дворцах, в хижинах, в монастырях, в самом Лувре! Он независимо и свободно говорит с папой и держит в трепете нашего короля. Кто вы для него? Пылинка, прах! И если вы не остережетесь, уничтожить вас ему будет куда проще, чем мне разбить этот бокал.