Наталья Павлищева - Дмитрий Донской

— Нико!

Звонкий голос боярыни (уже вышла замуж удачно) заставил обернуться многих. Некомат, не ожидавший, что его хоть кто-то узнает, метнулся в сторону. Но ему быстро подставили ножку, и сурожанин повалился наземь. Шапка при этом слетела, и взорам окружающих открылся совсем иной человек, оказалось, что и волосы, и окладистая, по пояс, борода попросту пришиты к шапке, без них Некомат оказался бритым и почти лысым. Лысина не укор, но вот голый подбородок тут же вызвал подозрение. Потащили разбираться, и тут же нашлись те, кто признал бывшего сурожского купца.

Некомату княжий указ зачитывать не стали, просто прирезали как овцу за все, что натворил в своей жизни, и все. Он даже не успел рассказать, где был спрятан второй сундук с золотишком. Так что где-то лежит, если не лень, можно поискать…

К этому времени умер отец Евдокии Дмитрий Константинович Нижегородский, и город перешел к его брату Борису. Долго ждал князь Борис своей очереди, даже садился ведь в Нижнем, и если бы не Сергий, то неизвестно чем закончилась бы тогда братова вражда… Дмитрий, услышав такую весть, пожалел о смерти тестя и усмехнулся:

— То-то Васька на себе волосы порвет! Пока он в Орде, Нижний-то отобрали!

Но даже в этот миг в голосе князя слышалась только горечь, не было даже злорадства. Устал, как же он устал… От всего: от разгрома Москвы, от бедствий и бесконечных войн, от церковного нестроения, от предательств… Одна радость — жена и дети, но с Евдокией все чаще размолвки, а старшего своими руками в Орду отправил…

В Москву пришел преподобный Сергий. Старец, несмотря на немалый возраст, все еще ходил пешим. Он не стал объяснять князю, что прибыл по просьбе княгини, ни к чему ему знать. Евдокию очень беспокоило равнодушие мужа. С тех пор, как уехал Василий, на все один ответ:

— Все равно… Мне все равно…

Игумен пристально вгляделся в Дмитрия. Евдокия права, князя точно подменили. Так не годится.

— А ну расскажи-ка мне, сын мой, что у тебя не так?

— А все не так, — невесело усмехнулся князь.

— Хочешь, я сам перечислю? Побил тебя Тохтамыш, а остальные на помощь не поспешили? Вокруг предательство и ложь? Олег Рязанский снова на твое позарился, уже не одну Лопасню отбил, а саму Коломну? Сына вон в Орду отправил… Жена обижается… Деньги на дань нужны, а взять негде… А еще сердце давит так, что по ночам дышать нечем. Все сказал или еще что забыл?

Дмитрий изумленно смотрел на Сергия. Сидит в своей обители и все про него, московского князя, знает!

— Ну, так верно я перечислил?

— Верно, отче. А что делать, и не знаю.

— Ты под боком у жены давно спал?

— Что?! — изумленно вытаращился на игумена князь.

— Я тебя про Евдокию спрашиваю, давно ли о ней вспоминал? Или ты только про свои беды и несчастья думаешь? Вроде как Василий только твой сын, она его не носила под сердцем столько времени, не кормила грудью, не холила-лелеяла?.. И про тысячи тех, кому для дани последнюю копейку отдать надо, подумал? Тех, кому избу не поставить, потому как единственный кормилец погиб… Ты князь и не имеешь права только своей болью болеть!

— Я уж часто жалею, что не сложил свою жизнь там, на Куликовом поле. Остался бы в памяти героем, а не сборщиком дани…

— Героем быть желаешь?! Какой ты герой, ты размазня! А ну встань! И распрямись во весь свой рост, а то все забыли, что ты не скрюченный старик, а богатырского сложения! Такого ли я Дмитрия знал?! У тебя Москва в углях от пожара лежала, а ты Кремль новый строил! Ольгерд под стенами стоял, а ты ему еще и свои условия объявлял!

Дмитрию очень хотелось сказать, что тогда он был не один, а теперь и помочь некому. Как это почуял Сергий, неизвестно, но ответил на княжьи мысли точно:

— Помощь, совет нужны? Приезжай, посоветую. Только ты уж сам, тяжело мне, старику, к тебе-то… Немного потоскуешь и приезжай в обитель. Душой отдохнешь, помыслим, как теперь быть. Одно могу сказать: сына в Орду не зря отправил, тебе сейчас мир с ханом важнее многого. Не бойся, он не обидит, мне уже сказали, что Тохтамыш Василия за родного сына держит, рядом с собой сажает и лучшим кормит.

Дмитрий ахнул:

— Кто сказал-то?!

— Да купец по дороге помолиться за упокой женин заезжал, он и рассказал про хана и княжича. Все в Сарае дивятся, что Вася столь Тохтамышу к душе пришелся. Ты Евдокии сам скажи и не объясняй, что от меня услышал. Купца того Евсеем зовут, новгородец он. А первый совет я тебе вот какой дам: про женку вспомни, она у тебя золотая и обижать ее не след. Никакую не стоит, а уж твою тем паче! И в обитель приходи, тебе помощь нужна.

Уже прощаясь, игумен вдруг хмыкнул:

— А что до геройства, так ты и так герой, князь.

Тот отмахнулся:

— Не более чем другие!

— Не скажи, тебя как в народе кличут, ведаешь?

— Как?

— А Донским! Князем Дмитрием Донским!

— Почему Донским, я ж московский?

— Не-ет, Дмитрий Иванович, для всех ты Донской, потому как победу над Мамаем на Дону одержал.

— А Москву отдал Тохтамышу…

— Москву тебе простили, понимают люди, что не только твоя в том вина. Ты уж, князь Дмитрий Донской, оправдай людское доверие. Негоже герою поля Куликова слезы лить. Да, а Владимира прозвали Храбрым. Передай ему. Тоже не про всякого такое скажут.

После разговора с Сергием на душе у князя словно солнышко взошло, стало вдруг светло и радостно.

В сентябре он действительно поехал в обитель, потому как сладу с князем Олегом Рязанским не стало никакого. Тот захватил Коломну и возвращать не собирался, не начинать же новую войну еще и меж Москвой и Рязанью? Дмитрий отправил на рязанцев Владимира с войском, но у того словно закончилось везение, бивший и Ольгерда, и Мамая, он вдруг проиграл Олегу. Не идти же на соседа самому?

Не так давно Дмитрий и не задумался бы, собрал рать и разгромил бы рязанские земли, пожег города дотла, угнал людей… Но прошло время безрассудных войн, теперь вдруг стало казаться безумием воевать против своих же русских. А как быть?

Вот потому и поехал к игумену в Радонеж.

А в рождественский пост тот вдруг сам отправился вместе с московскими боярами… в Переяславль-Рязанский! Олег приездом игумена, на которого молились как на икону, был просто потрясен. Сергий Радонежский сам изволил приехать! Не письмо прислал, не к себе вызвал, а несмотря на немалые лета оторвался от нужных дел и приехал!

О чем несколько дней беседовали за закрытой дверью игумен и рязанский князь, не знал никто. Дверь закрыта плотно, голос у игумена тихий, только по быстрым шагам князя иногда понимали, что не во всем соглашается Олег, если мечется по палате, в которой сидят. С каждым днем этих метаний становилось все меньше, а лик князя просветлялся.

Закончилось все тем, что Олег Рязанский отказался от всех притязаний, вернул Москве все, что захватил, и назвал Дмитрия старшим братом! Так Сергий Радонежский словом сумел сотворить то, чего не добились враждовавшие меж собой князья за долгие годы непрерывных войн.