Виктор Поротников - Кровавое Крещение «огнем и мечом»

— По сути дела, у кормила власти стоит Василий, старший сын Феофано, более склонный к здравомыслию и волевым поступкам, — сказал Калокир, протянув Владимиру золотой византийский солид, на одной стороне которого были отчеканены профили обоих сыновей Феофано, а на другой стороне был выбит двуглавый орел, герб Византии. — Младший сын Феофано, Константин, — натура безвольная, ленивая, падкая на развлечения. На монете Константин изображен без диадемы. К счастью, между братьями нет вражды из-за дележа власти. Константин даже рад тому, что Василий избавил его от государственных забот.

— Сколько же лет сыновьям Феофано? — поинтересовался Владимир, разглядывая изображения молодых василевсов на монете.

— Василию чуть больше двадцати, — ответил Калокир, — Константин на два года его моложе.

«Выходит, я одного возраста с Константином», — подумал Владимир, возвращая золотой солид Калокиру.

Затем Владимир спросил:

— Ответь, Калокир, почто Регнвальд пощадил тебя? Если хочешь, это останется между нами. Я и сам не хочу бросить тень на Регнвальда.

— Что ж, княже, — начал Калокир, сделав над собой усилие, — от тебя я ничего утаивать не стану. Своим спасением я обязан не Регнвальду, а его двоюродной сестре Тюре. Регнвальд уже занес меч над моей головой, но примчавшаяся на коне Тюра остановила его. Получив жизнь и свободу, я не пошел в стан Цимисхия. Добравшись до Малого Преслава, я сел на торговый корабль, направлявшийся в Тавриду. В Херсоне у меня живет родня. Там-то я и обретался до самой смерти Цимисхия. Потом я перебрался в Царьград, вступив в свиту молодых василевсов.

— А что подтолкнуло Тюру к такому поступку? — не удержавшись, опять спросил Владимир.

— Меня и Сфандру, жену князя Улеба, связывали тайные любовные отношения, — признался Калокир. — Однажды Сфандра уговорила меня взять с собой в Царьград Харальда и Тюру, ведь они доводились ей племянниками. Я пристроил Харальда в отряд дворцовых стражей, а Тюра долгое время жила в моем доме. Сфандра хотела, чтобы я подыскал Тюре жениха из знатных ромеев. Когда заговорщики убили Никифора Фоку, то мне пришлось спешно бежать из Царьграда на своем корабле. Харальда и Тюру я тоже забрал с собой. Мы вместе прибыли к твоему отцу, княже, рать которого зимовала в дунайских городах.

Калокир посмотрел на Владимира. Тот сидел на стуле, чуть склонив голову набок, и, казалось, был готов внимать Калокиру бесконечно. Солнечный свет, пробившись сквозь ромбовидные стеклянные ячейки окна, облил густые волосы молодого князя золотистой пудрой. Этот высокий лоб, волевой нос, синие внимательные глаза, властный рот — весь облик Владимира вдруг показался Калокиру поразительно похожим на черты Святослава Игоревича.

«Унаследовав внешнее сходство со Святославом, имеет ли Владимир такое же дерзновение в сердце, какое было у его отца?» — мелькнуло в голове у Калокира.

— Ты спас Тюру и Харальда в Царьграде, — задумчиво проговорил Владимир, взирая на посла. — За это Тюра избавила тебя от смерти в Доростоле. Как все просто и… сложно.

— Государства, как и люди, с кем-то из соседей враждуют, а с кем-то ищут дружбы, — многозначительно заметил Калокир. — Договор о взаимопомощи выгоден как Византии, так и Руси. Ведь предтечей этого договора стало торговое соглашение, заключенное Олегом Вещим в Царьграде, соблюдаемое и поныне нашими государствами. Цимисхий умер и вместе с ним умерло враждебное отношение ромеев к Руси.

— Я готов подтвердить союзный договор, Калокир, — промолвил Владимир, скрестив руки на груди. — Я хочу, чтобы ты передал василевсам Василию и Константину послание от меня. В нем я изложу, каких именно выгод ожидаю от этого договора.

Расставшись с Калокиром, Владимир мысленно перенесся в ту пору, когда он был еще совсем ребенком и изредка мог видеть в Вышгороде и здесь, в киевском тереме, князя Улеба и его прекрасную светловолосую жену Сфандру. Улеб доводился сводным братом Святославу Игоревичу, он и его супруга придерживались веры в Христа, как и княгиня Ольга, бабка Владимира.

Улеб участвовал во втором походе Святослава в Болгарию вместе со своей дружиной. Сопровождала Улеба на эту войну и Сфандра, которая ревностно следила за тем, чтобы ее сын Регнвальд не был обделен вниманием и милостями Святослава. Регнвальд был со Святославом до конца в отличие от своего отца. Улеб, не желая терпеть голодную осаду в Доростоле, погрузил свою дружину на ладьи и отправился на Русь. Близ устья Дуная на Улебовы суда напали корабли византийцев и сожгли их негасимым греческим огнем. Находившиеся на головной ладье Улеб и Сфандра сгорели заживо.

«Тюра до сих пор плачет, вспоминая о Сфандре, которая заменила ей мать, — подумал Владимир, медленно прохаживаясь по светлице от стены до стены. — Но ведомо ли Тюре о том, что ее горячо любимая тетка изменяла своему супругу с Калокиром?»

В варяжской дружине имелось немало сорвиголов, которых мирная жизнь угнетала, часто толкая их на гнусные и безрассудные поступки. Пьянство среди варягов было повальным. В этом отношении варягам служил дурным примером Стюрбьерн Старки, который почти всегда пребывал под хмельком. По обычаю викингов, морской конунг был обязан превосходить своих воинов храбростью в битве и выпивать одним махом ковш, полный вина или пива. Стюрбьерн Старки мог выпить три ковша подряд с хмельным питьем и не свалиться под стол, чем он очень гордился.

Случилось так, что на застолье в тереме боярина Сфирна находившиеся среди гостей варяги спьяну затеяли драку, избив хозяина дома и многих его слуг. Распоясавшиеся варяги вошли в такой раж, что надругались над женой Сфирна и над его недавно овдовевшей сестрой. Сфирн незамедлительно устремился к князю Владимиру, прося его сурово наказать злодеев. Вместе со Сфирном на княжеский двор привалила толпа киевских вельмож, его друзей и родственников. Сфирн был в Киеве далеко не последним человеком.

Выслушав жалобы Сфирна и его сыновей, Владимир слегка растерялся. Оказалось, что главным виновником этого безобразия был ярл Торд Хриповатый, под началом у которого находилось две сотни викингов из племени гаутов. Все воины-гауты были отъявленными головорезами, полной власти над ними не было даже у Стюрбьерна Старки. За все время пребывания гаутов в Киеве ими было изнасиловано немало жен и дев в ремесленных околотках. Владимир и Добрыня закрывали на это глаза, поскольку простолюдины не осмеливались жаловаться на грозных викингов, страшась мести с их стороны.

Однако на этот раз Торд Хриповатый и его головорезы явно перегнули палку. Избиение Сфирна и тяжкое унижение его жены и сестры замолчать было никак нельзя. Насильников надлежало судить княжеским судом, следуя древнему славянскому обычаю. Владимир понимал, что ему не взять голыми руками Торда Хриповатого и его воинов-гаутов, придется применить силу. Но тогда без кровопролития не обойтись. А если за воинов-гаутов вступится вся варяжская дружина, то неизвестно, чем все это может закончиться.