Дадли Поуп - Рэймидж и барабанный бой

Джанна встретила его, как только он поднялся на борт «Кэтлин».

— Все хорошо? — спросила она по-итальянски. — Они довольны вами?

— Да — они снимают испанцев и посылают английских моряков на фрегат.

— О, прекрасно: мы все-таки доставим его в Гибралтар!

— Капитан «Аполлона», капитан Ашер, очень озабочен вашей безопасностью — и вполне справедливо.

Джанна смотрела на него с подозрением. Она узнала этот несколько напыщенный тон, который он использовал, когда собирался сказать ей что-то неприятное.

— И…

— И поэтому вы и Антонио пойдете в Гибралтар на «Аполлоне».

— Мы не пойдем! — возразила она.

— Джанна — вы должны.

— Нет. Мы остаемся с вами. У вас есть приказ коммодора. Вы должны повиноваться ему и доставить нас в Гибралтар. Я настаиваю. Антонио настаивает также. Мы оба настаиваем. Я скажу этому капитану Ашэйру!

— Но капитан Ашер может дать мне новый приказ с учетом сложившейся ситуации. Мое задание состояло в том, чтобы доставить вас обоих в Гибралтар благополучно. Капитан Ашер может сделать это лучше меня. И, — добавил он, зная, что это единственное, что остановит ее протест, — если бы он захотел, он мог бы причинить мне большие неприятности из-за этого фрегата. Вместо этого он напишет благоприятный рапорт.

Антонио, который слышал большую часть беседы, взял Джанну за руку.

— Это — лучшее решение, — сказал он неохотно. — Мы — preoccupazione [8] Забота. (итал.) для Нико. Он должен сконцентрироваться на буксировании его приза; но с нами на борту он все время думает о нашей безопасности.

Подошел Саутвик и отдал честь.

— Несколько шлюпок отошли от «Аполлона» и «Героини», сэр. Похоже, они идут к испанца.

Рэймидж обрисовывал в общих чертах приказы капитана Ашера.

— Ага — значит, мы сможем спать по ночам, не волнуясь, что делают доны по ту сторону буксира!

Джанна сказала:

— Я иду на низ и укладываю вещи.

— Вниз, — поправил Антонио.

— Не трогайте меня, — сказала она. — Я прилагаю все усилия, чтобы быть послушной. Но я нахожусь на грани мятежа. — Она посмотрела на Рэймиджа и сказала холодно: — Этот капитан Ашэйр — он красив? Да, я уверена, что он красив. Я думаю, что мне будет весело.

Все члены команды «Кэтлин» чувствовали нехватку животворящего присутствия Джанны. Судно казалось вымершим, словно стояло у карантинного буя в Норе. «Аполлон» и «Героиня» исчезли в сиреневой дымке там, где море и небо встречались на западном горизонте; через час будет совсем темно. За кормой «Кэтлин» тянулся на буксире приз — словно послушная корова за собакой домой, на ферму.

Впервые в жизни Рэймидж обнаружил, что одиночество — сложная штука. Быть одиноким означает не то же самое, что просто остаться одному. Хуже всего было отделиться от той, кто — он только что признался себе в этом — была частью его. Теперь, когда она ушла, он знал, что без Джанны он лишь полчеловека: не с кем было разделить загадочную красоту великолепного осеннего заката; никто больше не заметит, что обычные, почти прозаические брызги из-под форштевня — это летающие алмазы, образующие ожерелье «Кэтлин»; ее волнение бодрило его, а ее интерес ко всему вдохнул новую жизнь в команду судна.

Наблюдая за «Сабиной», Рэймидж увидел шлюпку, идущую к куттеру. Саутвик, должно быть, закончил свою работу и оставил помощника штурмана «Кэтлин» Эпплби наедине с его первой командой — если это не слишком громко сказано про двадцать матросов на буксируемом призе.

Саутвик вскоре доложил, что, во исполнение приказов Рэймиджа, все бочки с вином и ромом на фрегате разбиты и спиртное вылито за борт, чтобы не дать морякам напиться. Запасов пищи и воды достаточно, но Саутвик сказал с отвращением:

— Состояние судна, сэр! Думаю, что они не драили палубы несколько недель. Не просто пятна от пищи на обеденной палубе и на камбузе, а целые куски валяются — настоящий свинарник!

— Точно! — быстро ответил Рэймидж, чтобы избежать подробного описания. Он мог представить себе это и предположить реакцию Саутвика на судно, которое не было вполне безупречным.

С тем Рэймидж и отправился к себе в каюту (у основания трапа он чуть не повернул к своему бывшему временному обиталищу) и кулем упал на стул, уставившись на тусклый фонарь. Усталость обрушилась на него; жизнь, казалось, осталась только в глазах, в то время как все тело было где-то далеко, и он не чувствовал его. Однако без Эпплби, оставшегося на призе, они с Саутвиком должны стоять вахты по очереди.

Куттер переваливался с борта на борт, и гамак, подвешенный к бимсу, раскачивался в такт. Рэймидж увидел что-то темное на подушке. Это был длинный, узкий шелковый шарф — темно-синий, с золотым шитьем. Узор был один и тот же: ряд крохотных, искусно вышитых кулаков, сжимающих ятаганы. Инстинктивно Рэймидж коснулся тяжелого золотого кольца, которое — с тех пор, как появились в поле зрения эти два фрегата, — он носил на ленте вокруг шеи, под рубашкой. Тот же рисунок был выгравирован на нем — фамильный герб Джанны. Оставила она шарф на память или, помня ее последние слова и холодное прощание, просто забыла его? Он обмотал шарф вокруг шеи, наполовину стыдясь своей сентиментальности, снова уселся, думая о ней, и тут же заснул.

Рэймидж расхаживал взад-вперед по шканцам в полной темноте: десять шагов вперед — разворот, десять шагов к корме и снова разворот. Он взял первую вахту, с 20:00 до полуночи, спал без задних ног до 4:00, пока Саутвик стоял вторую, и теперь, когда оставалось недолго до рассвета, уже примерно час дрожал от холода на утренней вахте.

Ветер менялся, пока не задул прямо с траверза, и вниз по гроту шел ледяной нисходящий поток. Одежда Рэймиджа отсырела и воняла плесенью — постоянные брызги так часто попадали на материю, что она насквозь просолилась, а соль впитывала влагу из ночного воздуха, и он напомнил себе заставить вестового прополоскать мундир, если будет достаточно пресной воды.

Он яростно дергал головой, стучал себя по брови костяшками пальцев, но сонливость накатывала волнами. Используя старую уловку, он облизал палец и смочил веки, чтобы взбодриться; он ругался, покуда соль высыхала на коже век, не давая глазам закрыться.

С большим усилием он заставил себя прислушаться, потому что отдаленные крики наконец пробились сквозь дремоту. Он услышал их снова: несколько криков — очень слабых, с наветренной стороны на траверзе правого борта. Матрос тихо подошел к нему в темноте.

— Капитан, сэр, — прошептал он.

— Да — кто это?

— Кейси, сэр, впередсмотрящий с русленя по правому борту. Кажется, я только что слышал крик с наветренной стороны и скрип блоков, словно на судне разворачивают реи. Хотя, наверное, я должен пройти на корму, вместо того, чтобы отвлекать вас, сэр.