Жеральд Мессадье - Рамсес II Великий. Судьба фараона

— Вчера мой божественный отец отправил двух офицеров из своей охраны в Хет-Ка-Птах с приказом привезти Птахмоса в Уасет, — начал он. — Верховному жрецу Птаха он приказал напомнить, что только фараон вправе распоряжаться судьбой потомков царского рода, тем более что маленький Птахмос не связан с Хупером-Птахом, который великодушно приютил его под крышей своего дома, родственными узами. Верховный жрец прибег было к прежним уверткам, но на этот раз все же предпочел исполнить царскую волю и избежать открытого конфликта.

— Ты не знал о его планах? — спросила Туи.

— Он поставил меня в известность, как только его посланцы отправились в Хет-Ка-Птах. По мнению фараона, мы достаточно долго обсуждали судьбу мальчика со жречеством, и он не видит причин, почему принц крови должен воспитываться жрецами. Он сказал мне: «Ты примешь его в свою семью и станешь воспитывать, как если бы он был твоим собственным сыном. Я на тебя рассчитываю».

— Чем, по-твоему, объясняется такое решение?

— Кончина Па-Семоссу очень огорчила его. И он задумался о наследниках. Отец не забыл, как сокрушался Хоремхеб по поводу того, что у него нет детей. Теперь у него остался всего один внук, и отец сказал себе: «Если со мной что-нибудь случится, жрецы из Хет-Ка-Птаха могут попытаться возвести на престол мальчика, которого сами же и воспитали, а значит, он будет во всем их слушаться».

— А как же я? — воскликнул Па-Рамессу.

— Ты в большей безопасности рядом с Птахмосом, чем если бы он оставался в Хет-Ка-Птахе! О своем будущем тебе рано беспокоиться.

— Но этот мальчик мне не брат!

— Что ж, сделай так, чтобы он доверился тебе, как если бы вы и вправду были братьями! Подумай о том, что ему пришлось пережить. Мать умерла, а отец, по всей видимости, никогда не беспокоился о его судьбе. Он рос у жрецов в Хет-Ка-Птахе, и, хотя они люди неплохие, не думаю, что детство у мальчика было счастливым. С помощью ласки ты добьешься многого.

Па-Рамессу не оставил без внимания совет отца, и все же ему не слишком хотелось следовать этому совету. Туи и Тийи удалились в свои покои, где их, как обычно после ужина, ожидали придворные дамы. Сети уединился с несколькими приближенными, чтобы, потягивая настоянное на пряностях вино, поиграть в сенет [13] Настольная игра, похожая на шашки, которая вошла в моду во времена Нового Царства. . Быть может, эта игра помогала ему учиться хитрости и лукавству.

Проходя мимо комнаты своего нового брата, Па-Рамессу остановился и, не сумев побороть любопытство, отодвинул занавеску и заглянул внутрь. В комнате горел ночник. Постель была пуста. Па-Рамессу окинул помещение взглядом. Увидев на террасе силуэт Птахмоса, он решился.

Птахмос стоял, опираясь на балюстраду. Но что привлекло его внимание? Ночь была безлунной, и только тусклые огоньки мелькали на изредка проплывающих по реке судах. Ничего, на что стоило бы смотреть. Птахмос обернулся к гостю.

— Не спится? — спросил у него Па-Рамессу.

— Дома, в Хет-Ка-Птахе, я никогда не ночевал один, — после паузы неохотно ответил Птахмос. — Мы спали на одной кровати с моими братьями-писцами. Одному спать непривычно.

— Ты боишься?

— Нет. Мне одиноко.

— Но ведь мы с тобой…

— Я не знаю твою семью, а вас с отцом вижу второй раз в жизни. Я не знаю, зачем меня привезли сюда.

Па-Рамессу растерялся, увидев искреннее огорчение Птахмоса. Но еще больше он поразился тому, что ему стало жаль мальчика, ведь всего час назад тот казался ему чужаком, вторгшимся в лоно их семьи.

— Хочешь лечь со мной?

После продолжительной паузы Птахмос ответил:

— Думаю, да.

— Тогда давай укладываться, мне хочется спать.

Они сняли свои парики, набедренные повязки, сандалии и легли на кровать.

— Ты рыжий? — спросил Птахмос, словно не веря собственным глазам.

— А разве я не сын Сета?

Похоже, такой ответ озадачил Птахмоса, потому что он промолчал. Прошло несколько минут, и мальчик прижался к своему подаренному обстоятельствами брату, не зная о том, что тот многие месяцы ненавидел его. Па-Рамессу, обуреваемый противоречивыми чувствами, утомленный размышлениями, заснул моментально. На рассвете он проснулся, потому что захотел пописать, и вернулся в свою комнату.

За завтраком ему показалось, что Птахмос уже немного освоился, он даже иногда украдкой улыбался Па-Рамессу. Он не мог решить, как себя вести и что думать. Неужели ночь, когда они спали бок о бок, смогла превратить соперника в почти что брата? Па-Рамессу все еще пребывал в замешательстве, когда они с Птахмосом отправились в кеп. Он без конца исподтишка посматривал на мальчика, желая отыскать одному Амону известно какой знак, свидетельствующий о врожденной порочности того, кого он до вчерашнего дня считал своим соперником. Напрасный труд…

С приходом вечера Птахмос спросил робко:

— Ты не оставишь меня одного этой ночью?

— Нет.

«В конце концов, — подумал Па-Рамессу, — Птахмос однажды может занять более значительное место, чем покойный Па-Семоссу». Невероятно, но ненависть в его сердце незаметно превращалась в чувство, похожее на настоящую братскую привязанность. Возможно, этому превращению способствовало то, что в истории с нежданным усыновлением Па-Рамессу сыграл не последнюю роль. Разве не великодушно он поступает, помогая Птахмосу привыкнуть к новой семье? Па-Рамессу никогда не имел влияния на своего старшего брата Па-Семоссу, а вот с новым братом все было по-другому, ведь Па-Рамессу стал для него и кладезем всевозможных сведений, и советчиком.

Лучшим доказательством вышесказанному стало то, что на третий вечер он пригласил Птахмоса ночевать в свою спальню, то бишь на свою территорию.

Хранители гардероба доложили визирю, что мальчики спят в одной постели, и тот распорядился поставить в спальне Па-Рамессу кровать размером побольше.

Соперник стал подданным, если не верным слугой.

Не испытывая никакого желания делить с Птахмосом и послеобеденный сон, Па-Рамессу возобновил свои прогулки в недрах дворца.

В первый же день он отправился исследовать подвальные помещения Дворца Женщин, который располагался напротив казарм охраны и конюшен. Это здание всегда казалось мальчику полным тайн и в то же время ненужным, что ли… Па-Рамессу мало знал о женщинах, а о порядках во дворце и царящей в нем иерархии — еще меньше, однако чутье его не обмануло. Хотя изначально Дворец Женщин строился непосредственно для сожительниц фараона и принцев, теперь он служил прибежищем для придворных танцовщиц и певиц, а заправляли в нем матроны, связанные родственными узами с матерями, свекровями и сестрами чиновников, которые заняли чуть ли не все его помещения.