Жеральд Мессадье - Рамсес II Великий. Судьба фараона

Рамсес протянул ему свою чашу, и после секундного колебания Пентаур взял ее и сделал большой глоток.

— «И когда озарилась земля, выстроил я отряды свои и готов был к сражению, как настороженный бык. Я возник над ними, как Монту со своим победоносным оружием. Как налетающий сокол, я ринулся в битву, с уреем на челе моем, сокрушая врагов, извергая огнь свой и пламя в лица их. Я был словно Ра, когда восходит он ранним утром, и лучи мои опаляли тела мятежников. Один из них крикнул другим: “Осторожно! Берегитесь! Не приближайтесь к нему! Осеняет его великая Сехмет, она с ним на конях его, и десница ее простерта над ним. Всякого, кто приблизится к нему, сожжет пламя!” И тогда правитель страны хеттов, поверженный и ничтожный, стал превозносить имя мое и имя Ра: “Ты Сутех, сам Ваал, страх пред тобою — клеймо твое на стране хеттов” И вот прибыл посланец с письмом от него на великое имя величества моего: “С приветствием Ра-Хорахти, Могучему Быку, Возлюбленному Маат, царю, защищающему войско свое и колесничих своих могучей дланью, оплоту воинов своих в день битвы, царю Верхнего и Нижнего Египта, Усермаатре Сетепенре, сыну Ра, одаренному жизнью навеки…”»

Рамсес, который до этого слушал писца, склонившись к нему, выпрямился на троне и посмотрел вверх. Это отвлекло Пентаура от чтения.

«Одаренному жизнью навеки!» Именно так! Ему дарована вечная жизнь!

— Продолжай!

— «Говорит слуга твой, дабы ведали: ты — сын Ра, зачатый от семени его. Дал он тебе одолеть все страны, собравшиеся вместе. Страна Египет и страна хеттов — рабы твои, они под стопами твоими, дал их тебе Ра, отец твой прекрасный. Не сокрушай нас. Ведаю — мощь твоя велика. Сила твоя тяготеет над страною хеттов. Твой лик свиреп, нет у тебя милосердия. Смотри, вчера ты убил сотни тысяч. Пришел ты сегодня и не оставил наследников нам. Не будь жесток в деяниях своих, царь! Мир благотворнее битвы. Дай нам дышать…»

Пентаур посмотрел на Рамсеса. Крайнее восхищение, ясно читавшееся на лице монарха, взволновало писца. Неужели его повествование фараону настолько понравилось?

— Я тебя слушаю, — сказал Рамсес.

— «И воздержался я, великий царь, от истребления побежденных и не стал устанавливать над ними господства своего, ибо был я подобен Монту в миг величия его, когда борьба его увенчалась победой».

Переведя дыхание, Пентаур продолжил:

— «Затем повелел его величество созвать всех командиров войск своих и колесничих, а также правителей всех вражеских стран. И повелел его величество огласить послание жалкого правителя страны хеттов. И воскликнули они все в один голос: “Очень, очень хорошо заключить мир, царь, владыка наш, и нет зла в примирении, которое ты совершишь!” Тогда его величество повелел слушать слово его и отдал приказ двинуться на юг в мире. И вот повернул его величество к Египту в мире и с ним войско его и его колесничие; жизнь, неколебимость и власть при нем. Мощь его величества — оплот войска его, и все чужеземные страны воздают хвалу его прекрасному лику…»

И тут случилось невообразимое: Рамсес вскочил с трона и бросился к испугавшемуся Пентауру. Даже не дослушав поэму до конца, фараон крепко обнял автора и расцеловал в обе щеки. Писец потерял дар речи.

— Воистину, моя ка продиктовала тебе эту поэму! Будь счастлив тем, что она снизошла в тебя!

Рамсес крикнул, и дверь тут же распахнулась. Перед придворным предстало ошеломительное зрелище: всемогущий божественный монарх со счастливым видом обнимает писца, от которого остались кожа да кости.

— Придворный, я хочу, чтобы поэму писца переписали сто писцов. Сходи к хранителю казны и принеси мне сто золотых колец и золотое ожерелье со скарабеем. Я сам хочу надеть его на Пентаура.

За спиной придворного показались изумленные лица ожидавших у дверей. Именхерхепешеф вошел в зал и обратился к Пентауру:

— Писец, сегодня ты самый счастливый человек в Двух Землях, ведь ты подарил радость моему божественному отцу!

И юный принц тоже обнял писца.

С незапамятных времен люди верят, что благоволение власть имущих является порукой благополучия. Однако в случае с Пентауром вышло по-другому. Писца охватило оцепенение, только усиливавшееся с течением недель и месяцев. Однажды вечером, в праздник Опет, Пентаура увидели входящим во «Дворец Ихи», причем вид у него был весьма странный. Он в одночасье стал богатым и знаменитым, поэтому все с ним здоровались и поздравляли. Но улыбка его казалась нарисованной на безжизненном лице. Ум его, похоже, витал в заоблачных далях. Первая чаша вина не вернула его в реальный мир и не развязала язык, зато после второй он стал бормотать слова, которых никто не смог разобрать. Командир Хорамес, который как раз пришел в заведение, увел Пентаура в беседку на берегу реки. Там он, наконец, услышал, что говорит писец:

— Ка божественного царя проникла в меня. Значит, теперь я женщина.

Это было весьма странно. Хорамес постарался сохранить безмятежный вид. Но когда Пентаур сделал ему предложение, которое никак нельзя было расценить как шутку, у бравого вояки сдали нервы.

Пентаур сошел с ума.

Сто списков с « Поэмы Пентаура» вскоре были сделаны. Как этого и следовало ожидать, их тоже множество раз переписали, и вскоре в Двух Землях не осталось сколь-нибудь значимого чиновника, у которого не было бы собственной копии; при этом одни восхищались восторженным слогом автора, а другие, наоборот, считали его избыточным и раболепным. Автору до чужих мнений дела не было: получив двести колец золотом, он поселился в новом, до сих пор не законченном городе Пер-Рамсес в Нижнем Египте и стал предаваться неприличной страсти, в которой признался как-то раз Хорамесу.

На стройках было полно рабочих, и занятие находилось для каждого. Однако, учитывая количество храмов и монументов, которые Рамсес приказал Маи построить, работы продвигались медленно. В той местности не было гранитных карьеров, поэтому блоки, необходимые для возведения храмов, привозили из Верхнего Египта, но делалось это нерегулярно и в недостаточном объеме. С позволения фараона Маи приказал разобрать храмы, построенные при предке-отступнике Эхнатоне. Город, возведенный по его указанию, находился неподалеку и после смерти этого монарха опустел, но и там пригодных для строительства материалов оказалось немного. Что до монументов, возведенных при захватчиках древности гиксосах, то они уже давно начали разрушаться. Апиру, техену, шасу и шардана, равно как и уроженцы Нижнего Египта, работали с рассвета до темноты, стоило прибыть драгоценным гранитным блокам, а потом много дней подряд томились бездельем. Некоторые возвращались к крестьянскому труду, не желая работать на стройке, где успевали не только наслушаться брани от бригадира, но и узнать вкус плетки.