Гэри Дженнингс - Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка

Лишь один человек в высших кругах, казалось, считал, что Теодахад имеет реальный шанс получить престол, — и, к сожалению, это была родная дочь Теодориха, его прямая и бесспорная наследница Амаласунта. Она, разумеется, знала о своей непопулярности при дворе — да и не только при дворе, но и во всем королевстве — и, несмотря на то что была слепо обожающей свое чадо матерью, наверняка понимала, что и ее сына Аталариха тоже любили ничуть не больше. Поэтому она разыскала своего кузена Теодахада и подружилась с ним, несмотря на то что все уважающие себя люди давно уже избегали этого человека. Амаласунта, насколько я могу судить, рассуждала следующим образом. Она, Аталарих и Теодахад были ближайшей родней Теодориха и наиболее вероятными претендентами на его корону. Если они трое станут держаться вместе, то смогут противостоять всем остальным претендентам, а когда один из них в качестве преемника Теодориха унаследует готское королевство, то поделится с остальными, так что все останутся в выигрыше.

Итак, в год, когда появилась та удивительная дневная звезда, 523-й от Рождества Христова, ab urbe condita 1276 или пятый год правления императора Юстина и тридцатый год правления короля Теодориха Великого, положение дел было таково.

Мы, ближайшие друзья и советники Теодориха, отчаянно искали кого-нибудь, кто унаследует монарху, которого мы любили. Мы мечтали о том, как этот достойный человек будет править королевством, а мы сражаться, помогая ему победить всех своих врагов, а затем станет великим. Однако, похоже, подходящего преемника и достойного острогота из рода Амалов просто не существовало. Поняв это, военные выдвинули со своей стороны весьма привлекательную кандидатуру, генерала Тулуина. Не являясь кровным родственником нынешнего короля, он был истинным остроготом, и все сходились в том, что и характер у генерала самый что ни на есть для монарха подходящий. Мы все были разочарованы, когда Тулуин решительно отказался от такой чести, заявив, что все его предки верно служили королям из рода Амалов и он не собирается нарушать давно установленную традицию наследования.

А тем временем Восточная империя — то есть триумвират Юстина, Юстиниана и Феодоры — хотя напрямую и не угрожала готскому королевству, однако всячески усиливала свои могущество и авторитет в мире. Их намерения были совершенно очевидны: они не собирались провоцировать Теодориха на агрессивные действия, но давали понять его подданным, что Константинополь в настоящее время может легко присоединить к себе его владения. Вне всяких сомнений, и правители соседних государств вынашивали те же планы. Возможно, им даже не было необходимости беспокоиться о том, что придется сражаться друг с другом над трупом готского королевства. Учитывая, что множество наших соседей теперь были связаны или с католической, или с православной церковью, они могли вполне мирно договориться, кому из них какой кусок достанется. Пока Теодорих был жив и еще не впал в окончательный маразм, окружавшие нас соседи не отваживались вести себя подобно хищникам, но все они с жадностью падальщиков дожидались его конца.

В то же самое время римская церковь, после тридцати лет безуспешных попыток причинить хоть сколько-нибудь значительный вред Теодориху, ни на йоту не уменьшила свою к нему неприязнь, которую священники даже не пытались скрывать. Почти все проживавшие в королевстве католики, от Папы Римского Иоанна до отшельников в пещерах, радовались перспективе увидеть, как трон узурпирует кто угодно, лишь бы он не принадлежал к арианам. Я говорю «почти», потому что остались, разумеется, мужчины и женщины в самых разных слоях общества, которые, несмотря на свои обеты поддерживать взгляды церкви и строжайший запрет иметь свое мнение, были все-таки достаточно благоразумны, чтобы понимать, какие печальные последствия повлечет за собой уничтожение готского королевства.

Сенаторы Рима тоже понимали это. Хотя большинство из них исповедовали католичество, а следовательно, должны были питать ненависть к арианам и хотя почти все они были урожденными римлянами, а стало быть, предпочли бы, чтобы ими снова правил римлянин, здравый смысл все-таки одержал верх. Они признавали, что Рим, Италия и все те земли, что раньше носили название Западной Римской империи, во время правления Теодориха получили передышку и отодвинулись от края пропасти, а затем обрели безопасность, мир и процветание, которых не знали в течение четырех столетий. А еще сенаторы осознавали опасность, исходившую от окружавших их вандалов и франков — и даже от народов поменьше, которые когда-то были покорными подданными, верными союзниками или же теми, с кем не особенно считались, подобно гепидам, ругиям и лангобардам. Все они мигом покажут зубы, если только окажется, что правителем готского королевства стал человек не столь великий, как Теодорих. Сенаторы рассуждали просто: пусть уж «лучше варвары, которых мы знаем, чем другие». Подобно нам, придворным Теодориха, они горячо спорили и вовсю обсуждали достоинства того или иного кандидата на престол, не считая это недостатком, если кандидат был готом или принадлежал к арианской церкви. Но, подобно нам, сенаторы тоже так и не смогли отыскать ни одного подходящего человека.

Но самое поразительное, что, в то время как сенаторы с вполне оправданным подозрением относились к чужеземцам, нам нанесло тяжкий удар государство, которое они никак уж не относили к варварам, — давний соперник Рима и вечный претендент на пальму первенства, Восточная Римская империя. Да уж, воистину мрачные и печальные события произошли в тот памятный год дневной звезды.

Все началось с того, что один из сенаторов по имени Циприан обвинил другого, которого звали Альбин, в том, что он якобы вступил в предательскую переписку с Константинополем. Очень может быть, что это было всего-навсего банальной клеветой. Не было ничего нового в том, что один сенатор приписывал другому самые отвратительные и безнравственные поступки. Это была общепринятая практика политических игр. Хотя, с другой стороны, вполне могло оказаться, что сенатор Альбин действительно был тайно связан с врагами государства в Константинополе. Едва ли теперь это имеет значение.

Ужасно оказалось другое: обвиняемый Альбин был близким другом magister officiorum Боэция. Может, предпочти Боэций не ввязываться во всю эту шумиху, ничего бы страшного и не произошло. Но он был весьма совестливым человеком и не смог стоять в стороне, когда бесчестили его друга, которому, помимо всего прочего, угрожала смертная казнь. Поэтому когда Сенат решил учинить Альбину официальный допрос, Боэций выступил перед судьями в качестве его защитника, заключив свою речь такими словами: