Уилбур Смит - Стервятники

Хоп покачал головой.

— Вопросов нет, — сказал он наконец и тяжело опустился на место.

— Кто ваш следующий свидетель, полковник? — спросил Ван де Вельде, едва Лимбергер встал с места свидетеля и вернулся в огороженное пространство.

— Я приглашаю супругу губернатора мефрау Катинку Ван де Вельде. Если, конечно, это не причинит ей неудобств.

Под одобрительный гул мужских голосов Катинка, шурша шелками и кружевами, прошла на свидетельское место. Сэр Фрэнсис почувствовал, как Хэл рядом с ним напрягся, но не повернулся к сыну и не посмотрел на него. За несколько дней до пленения, когда сын начал надолго исчезать из лагеря и пренебрегать своими обязанностями, он догадался, что Хэл попал в ловушку этой раззолоченной шлюхи. К тому времени вмешиваться было уже поздно, к тому же он помнил, каково быть молодым и влюбленным, пусть и в совершенно неподходящую женщину, и понял тщетность попыток предотвратить то, что уже произошло.

Он ждал удобного момента, возможности покончить с этой связью, когда Шредер и Канюк напали на лагерь.

Очень почтительно Шредер попросил Катинку назвать свое имя и общественное положение, описать плавание на борту «Стандвастигейда» и пребывание в плену.

Она ответила дрожащим от волнения чистым голосом, и Шредер продолжил.

— Пожалуйста, мадам, расскажите, как с вами обращались в плену.

— Я постаралась забыть об этом — воспоминания слишком болезненны. Но не смогла. Со мной обращались, как со зверем в клетке, меня поносили и оскорбляли, на меня плевали, держали взаперти в жалком шалаше.

Даже Ван де Вельде удивился, слушая эти показания, но быстро понял, что они произведут впечатление на Амстердам. Когда отец Катинки и другие члены Совета Семнадцати прочтут отчет о суде, им ничего другого не останется, кроме как одобрить самое жестокое наказание пленных.

Сэр Фрэнсис понимал, какую бурю чувств переживает его сын: женщина, в которую он так верил, беззастенчиво лжет. Он ощутил, что Хэл даже физически обмяк, теряя эту свою веру.

— Держись, мой мальчик, — негромко сказал он краем рта и почувствовал, как Хэл выпрямился, сидя на скамье.

— Любезная сударыня, мы знаем, что вы претерпели ужасные страдания от рук этих бесчеловечных чудовищ. — Шредер дрожал от гнева. Катинка кивнула и изящно вытерла глаза кружевным платком. — Как вы считаете, достойны ли эти животные милосердия или их следует подвергнуть всей суровости наказания по закону?

— Добрый Иисус видит, что я всего лишь бедная женщина с мягким и любящим сердцем, полным любви ко всем божьим созданиям.

Голос Катинки жалобно пресекся.

— Но я знаю, все собравшиеся здесь согласятся со мной: простое повешение чересчур хорошо для этих гнусных преступников.

Со зрительских скамей донесся одобрительный гул, перешедший в низкий рокот. Эти люди, словно медведи в клетке во время кормления, жаждали крови.

— Сжечь их! — крикнула какая-то женщина. — Они недостойны называться людьми.

Катинка подняла голову и впервые за все время полными слез глазами посмотрела прямо на Хэла.

Он поднял голову и ответил на ее взгляд, чувствуя, как его любовь и обожание исчезают, словно нежный росток, пожираемый черной плесенью. Сэр Фрэнсис тоже понял это, повернулся и посмотрел на сына. Увидел лед в его глазах и почувствовал пламя в его сердце.

— Она никогда не была достойна тебя, — негромко сказал сэр Фрэнсис. — Теперь, отказавшись от нее, ты сделал новый большой шаг к тому, чтобы стать мужчиной.

Неужели отец все понял, подумал Хэл. Он знал, что происходит? Знал о чувствах Хэла? Если бы так, он давно отверг бы сына. Хэл повернулся и посмотрел в глаза сэру Фрэнсису, страшась увидеть в них презрение и отвращение.

Но в глазах отца были доброта и понимание. Он все знал, подумал Хэл, и, вероятно, давно. И не отвергал его, а напротив, предлагал свои силу и помощь.

— Я опозорил звание рыцаря, — прошептал Хэл. — Я недостоин называться твоим сыном.

Звякнула цепь: сэр Фрэнсис положил руку на плечо сына.

— Эта шлюха соблазнила тебя и заставила ошибиться. Ты не виноват. Ты всегда будешь моим сыном, и я всегда буду гордиться тобой, — прошептал он.

Ван де Вельде угрожающе посмотрел на сэра Фрэнсиса.

— Тишина! Довольно болтовни! Или вы ищете новых прикосновений трости? — Он повернулся к жене. — Мефрау, вы проявили большую храбрость. Уверен, что минхеер Хоп не захочет вас беспокоить.

Он перенес взгляд на несчастного чиновника, вскочившего на ноги.

— Мефрау! — Это слово прозвучало резко и четко, как выстрел из пистоли, и Хоп сам удивился. — Мы благодарим вас за показания. У нас нет вопросов.

Он только раз заикнулся — на слове «показания» — и торжествующе сел.

— Отлично сказано, Хоп. — Ван де Вельде благожелательно улыбнулся ему и с той же улыбкой повернулся к жене. — Можете вернуться на свое место, мефрау.

Наступила тишина. Все мужчины смотрели на Катинку, которая приподняла юбки, продемонстрировав очаровательные лодыжки, затянутые в белый шелк, и сошла с возвышения.

Как только она села, Шредер сказал:

— Лорд Камбре, могу я побеспокоить вас?

Канюк при всех своих регалиях поднялся на возвышение и, давая присягу, положил руку на блестящий желтый дымчатый кварц в рукояти своего кинжала. Как только он назвался и сообщил свое звание и положение в обществе, Шредер спросил его:

— Вы знакомы с капитаном пиратов Кортни?

— Я знаю его, как брата, — улыбнулся сэру Фрэнсису Камбре. — Когда-то мы были очень близки.

— Но больше не близки? — резко спросил Шредер.

— Увы, мне больно об этом говорить, но мой старый друг изменился, и наши пути разошлись. Однако я до сих пор люблю его.

— Как он изменился?

— Ну, он всегда был храбрецом, наш Фрэнки. Мы вместе плавали много дней — и в бурю, и в штиль. Он был справедлив и честен, смел, щедр с друзьями, и не было человека, которого я любил бы сильней…

Камбре замолчал с выражением глубочайшего сожаления.

— Вы говорите в прошедшем времени, милорд. Что же изменилось?

— Изменился сам Фрэнки. Вначале это были мелочи: излишняя суровость с пленными и экипажем, жестокие наказания, когда в том не было нужды. Потом изменилось его отношение к старым друзьям, он стал лгать, обманывать их, лишать справедливой доли добычи. Он стал нехорошим, жестоким человеком.

— Благодарю вас за честность, — сказал Шредер. — Вижу, что эта правда не доставляет вам радости.

— Нисколько, — печально подтвердил Камбре. — Мне жаль видеть старого друга в цепях, хотя всемогущий Господь свидетель — он не заслуживает милосердия, так он обходился с честными голландскими моряками и с невинными женщинами.

— Когда вы в последний раз плавали вместе с Кортни?