Игорь Лощилов - Батарея держит редут

– Не скажите, – живо отозвалась девушка, – еще совсем недавно всем государством руководили и справлялись не хуже вашего. Батюшка вспоминает, что тогда, при Екатерине Алексеевне, порядок был получше теперешнего. Может быть, новый государь дело выправит. – Она помолчала и спросила: – Вам доводилось его видеть?

– Как же, – приосанился Павел, – говорил, как сейчас с вами.

– Ну и как он?

– Строг, порядок любит, справедливость...

Слова прозвучали не очень убедительно, как-то казенно, и Павел решил уточнить:

– Мне по прежней столичной службе приходилось частенько в гарнизонные караулы ходить: в Петропавловскую крепость, на гауптвахту, гарнизонные склады, ну и прочее. Однажды заступили в караул при гарнизонной гауптвахте. Туда как раз пересыльных пригнали, и надо ж такому случиться, что в нее Николай Павлович пожаловал, он тогда еще в великих князьях пребывал. Ну, все как обычно: велел построить арестантов и стал спрашивать, кто за что сидит. Каждый, понятно, вину свою умаляет: один говорит по подозрению в поджоге, другой по подозрению в грабеже, третий по подозрению в убийстве – все вроде как зазря. Лишь один старик повинился: за дело, говорит, батюшка великий князь, во хмелю по пьяному делу убил приятеля – хватил его в висок, силы своей не соразмерив. А и славный был человек, хотя подлец, конечно, немалый. Но дело не в этом, а в том, что осиротил я его семью и греха этого не отмолить мне вовеки. Николай Павлович задал ему еще несколько вопросов и, узнав, что тот имеет на родине жену и детей, сказал так: «Здесь, как вижу, все невинные, преступник же один – вот он, и чтоб не портил он более сих честных людей, взять его из острога и отправить на родину к своему семейству». Вот какому делу я был доподлинный свидетель, – заключил Павел.

Антонина вздохнула.

– Это хорошо, когда государь милосердие проявляет. Служба воинская тяжелая, нужно, чтобы людей жалели. Раньше-то не в пример нынешнему нравы были жестокие. На этом самом месте гауптвахта крепостная стояла, которая никогда не пустовала, потом ее отсюда убрали, сделали лавку, в ней какой-то перс торговал галантереей, потом и ее убрали, а строение недавно вовсе сломали. У меня с той поры только и остался шелковый платочек, – указала она на красную полоску, выглядывающую из-за пояска, – а теперь, как видите, совсем ничего.

В это время с противоположной стороны крепости послышался какой-то шум.

– Это у Елизаветпольских ворот, – сказал Павел, – пойду узнавать, в чем дело, узнаю и тут же вернусь, а вы пока притаитесь...

В ответ на указание помощника коменданта Антонина пренебрежительно двинула плечом, но тот исчез в темноте и этого не заметил.

У северо-восточных ворот крепости собралась небольшая толпа, говорили громко и непонятно, при неровном свете факелов удалось разглядеть, что это были местные армяне. Посреди толпы стоял молодой татарин, который втянул голову в плечи и затравленно озирался. Павлу с трудом удалось узнать, что это он со своим пособником намеревался открыть ворота, оглоушил стражника и был пойман на месте преступления. Суд собрался быстрый и скорый.

– Где пособник? – спросил Павел. Ему указали куда-то наверх, он поднял голову и увидел на крепостном валу несколько человек, это были, по-видимому, исполнители приговора. – А что вы хотите сделать с этим?

Толпа возбужденно закричала, ее настрой не оставлял сомнений в самых решительных намерениях.

– Так не годится, друзья, – заговорил Болдин, – мы не какая-нибудь воровская шайка, где все вершится самосудом. Нужно расспросить его, узнать, кем послан и с кем связан, может быть, тут у них еще пособники остались, а как выясним, тогда и осудим, от вины своей он не уйдет.

Но толпа грозно кричала и не имела никакого желания прислушиваться к словам помощника коменданта.

– Отойди, ваше благородие, – сказал ему армянский староста Григор, – нам и без разборов ясно, кто он да с кем связан, вот к ним его без лишних слов сейчас и отправим...

Он сказал что-то своим помощникам, и те стали толкать татарина на вершину вала. Болдин, пожалуй, впервые воочию почувствовал силу и несокрушимость толпы, охваченной единым порывом. Словно по мановению волшебной палочки, преступник был взметен наверх и по согласному воплю сброшен вниз на острые скалы. Его отчаянный крик несколько мгновений гулял по пропасти, дробясь на каменных утесах.

Павлу какое-то время было не по себе. Вот она, человеческая жизнь – такая тонкая ниточка. Лишь несколько мгновений назад перед ним стояли живые, залитые страхом глаза, и уже нет ничего, только вечная ночь. И тут мелькнула мысль: а ведь они с Антониной ждали перебежчиков с другой, противоположной стороны. Трудно было даже предположить, что те воспользуются строго охраняемыми Елизаветпольскими воротами. Какое-то тревожное чувство охватило Павла, и он поспешил назад к оставленной девушке.

У Эриванских ворот было тихо и спокойно. Он несколько раз окликнул Антонину, но ответа не услышал. Стремительно взобрался на стену и спросил у часового, тот уверил, что ничего особенного в последнее время не произошло. Боже мой! Куда же она могла подеваться? Павел бросился к майору Челяеву, тот не спал, Павлу вообще еще ни разу не удавалось застать его спящим. Он сообщил ему о пропаже девушки, майор встревожился тоже. Полковника решили пока не беспокоить, хотя у прислужницы-армянки вызнали, что девушка домой еще не возвращалась. Челяев поднял в ружье комендантский взвод и приказал удвоить караулы, а сам вместе с Болдиным отправился к Эриванским воротам.

Посмотрели все в который раз, чуть ли не каждый камешек перевернули и под конец только одно нашли: красный платочек, которым Антонина перед Павлом похвалялась, он в расщелине приткнулся, только уголок выглядывал. «Ну не под землю же она провалилась», – сказал себе Болдин, а майор услышал и отозвался: «Может, и под землю, будем искать, пока не найдем». Приказал он тогда Болдину перебраться через стену и притаиться напротив черного скального камня. Будете, сказал, сидеть тишком, покуда филин три раза не прокричит. Как услышите, подойдете к камню, прочтете в течение трех минут «Отче наш» и справа найдете старый сук. Нажмете на него, крепко нажмете, покуда шкворень из цапфы не выйдет и сук начнет свободно двигаться. Тогда потяните за край камня, он повернется, как дверь, и начнете принимать гостей. Возьмите браслеты для привета. Все поняли?

– А почему три минуты на молитву? – поинтересовался Болдин.

– Для внятности и вникания. Всякое дело с молитвы надобно начинать, – назидательно пояснил Челяев и заключил: – Дело сугубо тайное, никто знать о нем не должен, потому на помощников не надейтесь, за все будете отвечать сами.