Игорь Лощилов - Батарея держит редут

К счастью, подобные операции не требовали большого войска. Основная часть действующего корпуса, расположившаяся в завоеванных городах, пребывала в довольно беспечном состоянии и терпеливо ожидала окончания войны. Правда, такая участь ожидала не всех.

Быть на чужой территории даже в роли победителей – задача неблагодарная. Того и гляди, получишь удар из-за угла. Когда для поддержания порядка в самом Тавризе Паскевич приказал создать комендантскую службу, опять вспомнили про майора Челяева. Вот всегда так: кто-то расслабляется и отдыхает после трудов праведных, а кому-то покоя нет ни днем, ни ночью. Чтобы пресекать разбойные нападения и предотвращать стычки с местным населением, майор организовал круглосуточное патрулирование. Тут случались разные происшествия.

Болдину пришлось как-то патрулировать в одном из отдаленных городских районов. Команда привычная: урядник Корнеич, пара солдат и, конечно, Равилька. Тот, пока состоял при «бачке», в службе так и не преуспел, но Болдина никак не оставляла мысль сделать из него настоящего солдата. Из ружья он стрелял хорошо, со своим кинжалом управлялся мастерски, разведчиком тоже был превосходным: все увидит и себя не обнаружит, а вот к строю никак не мог привыкнуть. Болдин попросил Корнеича позаниматься с ним, надеясь, что опыт старика преодолеет бестолковость Равильки, да куда там! Он на строевых учениях сразу превращался в нелепого новобранца: и ходил косолапо, и сгибался в три погибели, и руками не в такт махал. А уж с поворотами и вовсе не мог сладить – ни направо, ни налево. Корнеич по старой проверенной методе совал ему в руки сено с соломой; сено в правой, солома в левой. Бывало так и кричит: «Се-но! Соло-ма!» Кажется, уже приучил, а на следующий раз Равилька опять все перепутает. Корнеич готов был отступиться и не раз советовал Болдину: не надо-де парня учением портить, но тот велел продолжать. Тоже оказался упрямцем.

Так вот, однажды во время патрулирования кто-то надоумил наших проверить один квартал, там, дескать, образовалось нечто вроде разбойничьего гнезда: производятся вылазки и грабеж горожан. Начали обходить дома – ничего подозрительного. А в одном из домов чуткий слух Равильки уловил странный звук, исходящий откуда-то снизу. Не поленился отодвинуть сундук и обнаружил под ним земляной лаз, ведущий в подвал, а в нем двух русских пленников. Их, отягченных празднованием по случаю взятия Тавриза, подобрали злоумышленники две недели тому назад на одной из городских улиц и теперь склоняли к тому, чтобы перейти на службу в шахскую гвардию. Персы часто прибегали к такому способу ее комплектования и не всегда безуспешно, потому что к дезертирам в русской армии относились очень строго, и те, случалось, предпочитали чужеземную службу суровому отечественному наказанию.

Пока разбирались с бедолагами, во дворе дома собралась разгоряченная толпа. Кто-то умело настраивал ее против русских, в них полетели камни и палки. Болдин, приказав закрыть окна и двери, отправил одного солдата за подмогой, а сам начал организовывать оборону. Толпа принялась ломиться в дверь, пришлось дать команду на открытие огня. С нашей стороны прозвучали выстрелы, и несколько нападавших получили ранения. Но это не стало остережением для остальных, они еще более усилили натиск. С их стороны тоже открылась стрельба, один из наших был серьезно ранен, досталось и Болдину: вражеская пуля, срикошетив, попала ему в голову, вызвав сильное кровотечение. Увидев залитое кровью лицо своего «бачки», Равилька дико вскричал и бросился к двери. Там громко скомандовал сам себе: «На руку!» – и, четко выполнив прием, твердым шагом направился на нападавших. Два перса, попытавшихся преградить ему путь, тотчас же пали, один от штыка, другой, с раскроенным черепом, от удара прикладом. Толпа в ужасе отпрянула, за Равилькой в образовавшийся коридор двинулись остатки нашего патруля. Их бесстрашие так поразило персов, что они более не отважились продолжать нападение. Тем более невдалеке уже раздавалось громкое «ура», это наши солдаты спешили на выручку своих товарищей.

Когда Паскевич узнал о случившемся, он выразил в приказе благодарность всей комендантской службе, а на Равильку собственноручно надел Георгиевский крест. Относительно младших чинов он имел такое право.

Подобных происшествий оказалось не так уж много, большей частью персы вели себя довольно мирно. Они с рождения были приучены безоговорочно подчиняться властям и особых различий между теми, от кого она исходит, не видели. Никакая власть еще не приносила им блага.

Главные силы русских находились в Тавризе, ставшем центром нашего военного присутствия. Тем, кто в начале похода шел в авангарде корпуса, повезло более всех, они заняли лучшие квартиры, и прежде всего обширный дворец Аббас-Мирзы. В нем образовалось нечто вроде офицерского клуба. Здесь устраивались шумные вечера, играли в карты, обменивались новостями; развлечений в чуждом краю было немного, потому особенно ценилось личное общение. Нередко на огонек заглядывали и высокие чины, особенный авторитет собранию придавало присутствие членов английской миссии во главе с полковником Макдональдом. Об англичанах ходили разные слухи, за ними установилась репутация чопорных, коварных людей, презирающих другие народы. На самом же деле они на первых порах вели себя без всякого зазнайства и быстро оказались равноправными членами образовавшейся компании.

Иногда офицерские собрания оживлялись присутствием Грибоедова, который вместе с князем Обрезковым представлял дипломатическую миссию при штабе Паскевича. Обычно он находился в Дейкаргане, где участвовал в ведущихся переговорах, но когда обстановка обострялась и переговоры прерывались, вырывался сюда, чтобы, по его словам, «глотнуть свежего воздуха». Грибоедов уже долгое время находился на Кавказе и пользовался среди офицеров высоким авторитетом. Его знаменитую комедию «Горе от ума» знали многие, несмотря на то что она еще нигде не представлялась и не была опубликована. Но ценили Грибоедова не столько как писателя (на Кавказе это обстоятельство имело второстепенное значение), ценили прежде всего за высокие человеческие качества. Он приходился родственником генералу Паскевичу (тот был женат на его двоюродной сестре), но никогда этим родством не похвалялся и к своей выгоде не использовал, а кроме всего прочего, несмотря на положение штатского человека, старался ни в чем не уступать кадровым офицерам.

Все знали его рассказ о том, как он изгонял из себя робость:

«В персидскую кампанию во время одного сражения мне случилось быть вместе с князем Суворовым. Ядро с неприятельской батареи ударилось подле князя, осыпало его землей – я подумал, что он убит. Это развило во мне такое содрогание, что я задрожал. Князя только контузило, но я чувствовал невольный трепет и не мог прогнать гадкого чувства робости. Это ужасно оскорбило меня самого. Стало быть, я трус в душе? Мысль нестерпимая для порядочного человека, и я решился чего бы то ни стало вылечиться от робости. Я хотел не дрожать перед ядрами в виду смерти и при первом же случае стал в таком месте, куда доставали выстрелы с неприятельской батареи. Там сосчитал я назначенное мной самим число выстрелов и потом тихо поворотил лошадь и спокойно отъехал прочь. Это прогнало мою робость. После я не робел ни от какой военной опасности. Но поддайся чувству страха – оно усилится и утвердится».