Юрий Никитин - Золотая шпага

Во дворе пленные забились в угол между сараем и конюшней, в них летели комья грязи, камни, палки. Челядь неистовствовала, вымещая обиды. Гренадеры лениво отгоняли греков, объясняли жестами, что пленный – уже не противник, с ним вообще-то можно бы и по-людски. Да и вообще не по-христиански бить и топтать неоружного.

Оставив пленных в замке под охраной местной милиции, крестьян с оружием, он повел свой десантный батальон обратно. На том конце острова в уютной бухте ждет фрегат Баласанова. Однажды оглянувшись, Засядько увидел, что в сотне шагов за его колонной солдат ползет телега. На передке сидит черный как арап грек, без нужды взмахивает кнутом, а посреди телеги виднеется женская фигура. Она наклонилась над ребенком. Грессер угрюмо восседал сбоку.

Они двигались без остановок до полудня, как вдруг Афонин заорал радостно:

—Ваше благородие, корабль!

Он стоял в десятке саженей впереди на круче, размахивал треуголкой. Засядько крикнул раздраженно:

– Что за корабль?.. До наших еще верст тридцать. А чужих тут быть не должно!

– Корабль! – настаивал Афонин. – Не французский, это точно. И не турецкий. Их флаги я знаю.

Заинтересованный, Засядько взбежал на каменную гряду. Далеко впереди внизу в блистающей лазури медленно двигался корабль. Это был барк или, скорее, баркантина, паруса приспущены, корпус блистает чистотой, мачты явно недавно выкрашены, весь он выглядел чистым, ухоженным и сразу вызывал симпатию.

– Этот корабль мог бы взять наших… соотечественников, – решил он быстро. – Если, конечно, идет в Россию. Или будет заходить в российские порты.

– Значит, свернем к воде? – бодро спросил Афонин.

– Свернем, – согласился Засядько. – Даже более того, искупаемся.

Восторженный рев был ответом. Солдаты, одетые по-российски добротно, обливались потом в средиземноморскую жару. Засядько пользовался каждой возможностью загнать их в воду, солдаты всякий раз самозабвенно бросались в чистейшую теплую воду, барахтались среди лазурных волн, визжали от счастья, как малые дети, топили друг друга, ловили на мелководье крабов и, вопя дурашливыми голосами, шарахались от медуз.

К воде двигались с такой скоростью и неудержимым напором, что, будь впереди любой враг, дрогнул бы и побежал, видя горящие страстью глаза и целеустремленные лица. Засядько на ходу расстегивал мундир, грудь начинала дышать глубже и свободнее: от набегающих на берег волн веяло свежестью.

Оглянувшись непроизвольно, он увидел, как далекий возница завопил, взметнул над головой кнут, начал нахлестывать лошадок, тоже стремясь быстрее добраться к воде.

Далеко на берегу виднелся рыбацкий домик, два сарая для сушки рыбы, развешанные на шестах сети, но главное, что заставило Засядько подозвать Афонина, были три лодки у причала:

– Сбегай к рыбакам. Спроси, чей это корабль. Попроси у них лодку. Скажи: если перевезут двух взрослых и ребенка на корабль, мы заплатим.

– Они и так перевезут, – пробурчал Афонин. – Мы ж их освобождаем!

– Скажи, что заплатим, – повторил Засядько настой­чиво.

– Будет сделано!

В голосе Афонина не было огорчения, как заметил Засядько. Старый ветеран больше ценил возможность быть полезным по службе, чем поскакать голышом в чистых водах Средиземного моря.

Солдаты мигом сбрасывали обмундирование, с детским визгом вбегали в волны. Часовых Засядько все же выставил, хотя вроде бы противника на острове уже не осталось. Он следил за кораблем, что-то странное чудилось в его бесшумном скольжении по волнам.

Афонин долго не появлялся. Наконец его коренастая фигура появилась на крыльце. Он помахал руками крест-накрест. Засядько показал кулак, кивнул на лодки. Афонин закивал истово, снова вбежал в домик, а немного погодя вынырнул уже с веслами на плече.

Засядько надоело дожидаться, когда он, неумело орудуя веслами, как слон вениками, подгонит лодку, пошел навстречу. Афонин беспомощно шлепал веслами по волнам, а лодку относило все дальше.

Засядько разделся, вбежал в воду, догнал лодку. Афонин пытался помочь ему влезть в лодку и едва не опрокинул ее вовсе.

– Навались на тот борт! – гаркнул Засядько.

Он забрался в лодку, подхватил весла и быстро погнал к берегу:

– Не умеешь грести, зачем брался?

– Дык кто ж знал, – ответил Афонин посрамленно. – Суворов говорил, что суворовский солдат все смогёт. Я ж видел, как другие гребут, это так просто…

– Эх ты, чудо рязанское!

– Чудо-богатырь, – подтвердил Афонин с гордостью. – Суворовец!

Засядько разогнал лодку, сложил весла, а когда лодка на скорости заскрипела днищем по песку, выскочил и ловко вытащил ее подальше на берег.

Издали донесся детский голосок:

– Мама, а он к русалкам плавал?

Из телеги за ним следили возница и Грессеры. Девочка ерзала на руках матери, улыбалась ему, протягивала ручки. Засядько ощутил, что он обнажен до пояса, вода стекает по мокрой груди, а на губах чувствуется соленый вкус морской воды.

– Что сказали рыбаки? – спросил он нетерпеливо.

– Ничего, – крикнул Афонин.

Он вылез шатаясь, зацепился за высокий борт и повалился на мокрый песок. Поднялся, ругаясь как запорожец, указал на корабль. Тот, казалось, вовсе застыл вдали от берега.

– Что с рыбаками? – спросил Засядько нетерпеливо.

– Убежали, – объяснил Афонин зло, – дурни набитые! Увидели этот корабль, умчались с такой скоростью, что пятки влипали в задницы. Добро бы приплыли хранцузы или турки, а то… Так нет же, турков бы не так испужались!.. Ничего не понимаю.

Засядько пристально посмотрел на корабль, затем обернулся к Грессерам:

– Я отправлюсь к ним. Попробую договориться, чтобы вас взяли на борт. Вдруг да прямиком плывут в Россию? Но если и нет, то могут по дороге зайти в российские порты?

Афонин засуетился:

– Ваше благородие, погодьте! Это я, таежник, за веслами не сидел, а у нас есть тут рыбари…

Он кинулся к солдатам, хватал за плечи, объяснял, наконец еще трое вышли из воды, сбегали к рыбацкой хижине и вернулись с тремя парами весел.

Засядько понаблюдал, как они умело укрепили уключины, кивнул Афонину:

– Поплывешь со мной. Ты один при мундире.

– Слушаю, ваше благородие!

Две пары дюжих рук ухватились с двух сторон, стянули лодку в волны. Солдаты запрыгнули и поспешно сели на весла. Засядько стоял на носу, досадовал, что нет при нем подзорной трубы. Что-то очень странное чудилось в этом чистом и ухоженном корабле!

Солдаты, несмотря на усталость, кувыркались в волнах, а те, кто умел плавать, вовсю показывали свое умение, заплывая от берега на глубокое. Впрочем, дно понижалось так медленно, что надо было пройти с версту, чтобы дно ушло из-под ног вовсе.