Елена Первушина - Фавориты императорского двора. От Василия Голицына до Матильды Кшесинской

Одно омрачало их барк, рожденные Екатериной младенцы умирали один за другим. Царевны Наталья Петровна и Маргарита Петровна не прожили и года. Затем родился долгожданный сын Петр Петрович. С тех пор Екатерина спешит сообщить своему «старику» (прозвище Петра I) новости о «Шишечке» (прозвище Петра-младшего).

«Доношу, — писала Екатерина в августе 1718 года, — что за помощию Божиею я с дорогою нашею Шишечкою и со всеми в добром здоровье. Оный дорогой наш Шишечка часто своего дрожайшего папа упоминает, и при помощи Божией в свое состояние происходит и непрестанно веселится мунштированием солдат и пушечного стрельбою». А позже намекает: «В другом своем писании изволите поздравлять именинами старика и шишечкиными, и я чаю, что ежели б сей старик был здесь, то б и другая Шишечка на будущий год поспела!».

Но и этот малыш умер четырех лет от роду. В том же году родился последний ребенок Петра — царевна Наталья Петровна, но и она умрет в семилетнем возрасте, почти в то же время, что и ее отец.

15 ноября 1723 года Петр I опубликовал манифест, в котором оповещал всех своих подданных, что «по данному ему от Бога самовластию» намерен увенчать супругу императорской короной, так как она «во всех его трудах помощница была и во многих воинских действиях, отложа женскую немочь, волею с ним присутствовала и елико возможно вспомогала, а наипаче в Прутской кампании с турки, почитай отчаянном времени, как мужески, а не женски поступала, о том ведомо всей армии, а от нее несомненно и всему государству». Церемония состоялась в Успенском соборе в Москве.

Генри Чарльз Брюэр. «Успенский собор в XIX в.»

Петр I человек XVII века, который смотрел сквозь пальцы на мужские измены, никогда не отказывал себе в коротких интрижках на стороне, но приходил в бешенство, если подозревал, что изменяют ему, а в гневе он был страшен.

И вот в 1724 году он заподозрил, что Екатерина тайком сошлась со своим камер-юнкером Виллимом Монсом. Монс управлял вотчинной канцелярией государыни, занимаясь ее перепиской и бухгалтерией, сопровождал Екатерину во всех походах и поездках, включая Европу и Персидский поход. Когда Екатерина стала императрицей, пожаловала его в камергеры.

По преданию, когда Екатерина просила Петра помиловать Монса, тот, мучимый ревностью, разбил вдребезги дорогое зеркало и сказал: «Эта вещь составляла лучшее украшение моего дворца, а я вот захотел и уничтожил ее!». Екатерина отлично поняла намек и возразила: «Разве дворец ваш лучше стал от этого?».

8 ноября 1724 года, то есть спустя полгода после коронации Екатерины, Монса арестовали по обвинению во взяточничестве и других противозаконных действиях. Следствие по делу Монса производил руководитель Тайной канцелярии П. А. Толстой. Следствие было скорым и уже через пять дней Монсу вынесли смертный приговор — казнь через отсечение головы, которая состоялась 16 ноября в Петербурге.

Камер-юнкер Бергхольц, сопровождавший в Россию жениха старшей дочери Петра Анны, записал в те дни в своем дневнике: «Объявили с барабанным боем, что на другой день в 10 часов утра, перед домом Сената, над бывшим камергером Монсом, сестрою его Балк, секретарем и камер-лакеем императрицы за их важные вины совершена будет казнь. Известие это на всех нас произвело сильное впечатление: мы никак не воображали, что развязка последует так быстро и будет такого опасного свойства. Молодой Апраксин говорил за верное, что Монсу на следующий день отрубят голову, а госпожу Балк накажут кнутом и сошлют в Сибирь. Говорили, что поутру г-жу Балк вместе с секретарем и камер-лакеем, а после обеда и Монса, перевезли в крепость. К последнему в то же время привозили пастора Нацциуса (здешней немецкой церкви), который должен был приготовить его к смерти.

16-го, в 10 часов утра, объявленные накануне казни совершены были против Сената, на том самом месте, где за несколько лет повесили князя Гагарина. Бывший несчастный камергер Монс по прочтении ему приговора с изложением некоторых пунктов его вины был обезглавлен топором на высоком эшафоте. После того генеральше Балк дано по обнаженной спине 11 ударов кнутом (собственно только 5); затем маленькому секретарю дано кнутом же 15 ударов и объявлена ссылка на 10 лет на галеры для работы при рогервикской гавани, а камер-лакею императрицы, также приговоренному к ссылке в Рогервик, — ударов 60 батогами… Все присутствовавшие при этой казни не могут надивиться твердости, с которою камергер Монс шел на смерть. По прочтении ему приговора он поклоном поблагодарил читавшего, сам разделся и лег на плаху, попросив палача как можно скорей приступать к делу. Перед тем, выходя в крепости из дому, где его содержали, он совершенно спокойно прощался со всеми окружающими, причем очень многие, в особенности же близкие знакомые его и слуги, горько плакали, хотя и старались, сколько возможно, удерживаться от слез. Вообще многие лица знатного, среднего и низшего классов сердечно сожалеют о добром Монсе, хоть далеко не все осмеливаются показывать это. Вот уж на ком как нельзя более оправдывается пословица, что кто высоко стоит, тот и ближе к падению! По характеру своему Монс хоть и не был большим человеком, однако ж пользовался немалым почетом и много значил; имел, конечно, подобно другим, и свои недостатки; может быть, уж слишком надеялся на милость, которую ему оказывали; но со всем тем он многим делал добро и уж, наверно, никак не воображал, что покончит так скоро и так плачевно».

Голову казненного выставили публике напоказ на вершине столба. Еще одна легенда гласит, что, когда Петр вместе с Екатериною проехал в коляске мимо этого столба, чтобы посмотреть, какое впечатление это произведет на нее, Екатерина лишь равнодушно уронила: «Как грустно, что у придворных может быть столько испорченности!».

Костомаров сомневается в том, что Екатерина действительно вступила в любовную связь с Монсом. Он пишет: «…Едва ли возможно допустить, чтоб Екатерина своим коротким обращением с Монсом подала повод к такой ревности. Допустим даже, что Екатерина не питала к мужу столько любви, чтоб такая любовь могла удерживать в ней верность к супругу; но то несомненно, что Екатерина была очень благоразумна и должна была понимать, что от такого человека, каков был Петр, невозможно, как говорится, утаить шила в мешке и провести его так, чтоб он спокойно верил в любовь женщины, которая будет его обманывать. Наконец, и собственная безопасность должна была руководить поведением Екатерины: если б жена Петра позволила себе преступные шалости, то ей пришлось бы очень нездорово, когда бы такой супруг узнал об этом».