Елена Первушина - Фавориты императорского двора. От Василия Голицына до Матильды Кшесинской

Анна Иоанновна с точностью последовала усердному совету, ей данному, и на все желания приехавших депутатов дала согласие с таким полным спокойствием, что никто из них не мог вообразить, что оно было только внешнее. Государыня сумела поддерживать это внешнее спокойствие даже тогда, когда уже приехала в Москву: все противники считали ее совершенно довольной образом правления в то самое время, когда она со своими приверженцами тайно заботилась об его уничтожении. Кроме графов Головкина и Ягужинского, на ее стороне были: графы Левенвольды, барон Остерман, князья Трубецкой и Черкасский и множество других важнейших чинов государства, не говоря уже о дворянстве и народе, которые не хотели слышать о каком-либо ограничении всегда священной для них воли их государей. Но трудно было действовать усердным защитникам справедливости. Долгорукие, жившие во дворце, замечали малейшие поступки императрицы и почти никого не допускали к ней. К счастью, при государыне была племянница князя Трубецкого, девица Прасковья Юрьевна Салтыкова: через нее Анна Иоанновна имела связь со своими приверженцами и через нее 23 февраля, спустя восемь дней после своего приезда в Москву, получила известие о просьбе, в которой 276 подписавшихся человек умоляли государыню от имени всего народа принять самодержавие и тем самым возвратить подданным счастье повиноваться ей одной.

На другой день в 8 часов утра дворянство, отслужив молебен, приехало подтвердить свою просьбу лично перед государыней. Князья Долгорукие и Голицыны ужаснулись и не имели силы предотвратить бурю, собравшуюся над их головами: императрица, несмотря на все старания князя Василия Лукича удержать ее от свидания с дворянством, приказала допустить его к себе, с заметным удовольствием приняла просьбу, поднесенную князем Трубецким, внимательно слушала, когда ее читали, и тут же написала на просьбе: быть по сему. Тотчас после этого государыня приказала одному из своих приближенных принести бумагу, которую она должна была подписать в Митаве, и в присутствии всех разорвать и бросить ее. Приказание было исполнено, и вслед за тем была дана императрице новая присяга — как государыне самодержавной.

Так быстро совершилось в нашем Отечестве происшествие, которое снова доказывает вам, милые читатели, насколько единодушно русские были приверженны к своим царям».

Подлинник «Кондиций», действительно надорванный, почти разорванный на две части, до сих пор хранится в Российском государственном архиве древних актов.

Однако когда Ишимова переходит к описанию правления Анны Иоанновны, тон ее меняется: «Анна Иоанновна снисходительно отнеслась к своим противникам: никто не был лишен жизни, даже главнейшие из них, Долгорукие, были наказаны ссылкой. Князья же Голицыны были только удалены от двора и отправлены на службу в разные области Сибири. Такое снисхождение подавало русским надежду на кротость правления новой государыни, на ее материнское сострадание ко всем несчастным. Быстро разлилась эта радостная надежда по нашей обширной России, но недолго утешала ее: сердце Анны вскоре стало недоступно и для любви ее верных подданных, и для слез, проливаемых ими о потере своего счастья. Не думайте, однако, милые дети, что виной этого была Анна Иоанновна. Нет, она оставалась все так же чувствительна к судьбе своего народа, как была в начале своего царствования, но многое не доходило до ее сведения; главной же причиной всех бедствий России была излишняя доверчивость государыни к герцогу Бирону, доверчивость, во зло им употребленная».

И правда, редкий историк находит для Бирона теплые слова. Нередко вместе с Бироном они бранили и Анну. Выдающийся русский историк В. О. Ключевский говорил на своих лекциях: «Это царствование — одна из мрачных страниц нашей истории, и наиболее темное пятно на ней — сама императрица. Рослая и тучная, с лицом более мужским, чем женским, черствая по природе и еще более очерствевшая при раннем вдовстве среди дипломатических козней и придворных приключений в Курляндии, где ею помыкали, как русско-прусско-польской игрушкой, она, имея уже 37 лет, привезла в Москву злой и малообразованный ум с ожесточенной жаждой запоздалых удовольствий и грубых развлечений. Выбравшись случайно из бедной митавской трущобы на широкий простор безотчетной русской власти, она отдалась празднествам и увеселениям, поражавшим иноземных наблюдателей мотовской роскошью и безвкусием. В ежедневном обиходе она не могла обойтись без шутих-трещоток, которых разыскивала чуть не по всем углам Империи: они своей неумолкаемой болтовней угомоняли в ней едкое чувство одиночества, отчуждения от своего Отечества, где она должна всего опасаться; большим удовольствием для нее было унизить человека, полюбоваться его унижением, потешиться над его промахом, хотя она и сама однажды повелела составить Св[ященный] Синод в числе 11 членов из двух равных половин — великороссийской и малороссийской. Не доверяя русским, Анна поставила на страже своей безопасности кучу иноземцев, навезенных из Митавы и из разных немецких углов. Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались на все доходные места в управлении!».

В этом осуждении единодушны историки не только XIX, но и XX века. Сергей Германович Пушкарев, американский историк российского происхождения, автор «Обзора русской истории» 1953 года издания, «отделывается от Анны и от Бирона заодно» одним абзацем. «Новая императрица, грубая, необразованная, лишенная высших интересов и чувства долга, мало интересовалась государственными делами, отдала управление страной в руки окружающей ее кучки немцев, среди которых первое место занимал обер-камерген Яган Эрнст фон Бирон, ее фаворит, сын придворного конюха герцога Курляндского, превратившийся по милости Анны в „сиятельного графа“, а потом в „светлейшего князя Курляндского“, за него держались братья Левенвольды, а в компании с ними правили Россией двое сотрудников Петра — Остерман и Миних. Немцы, преимущественно остзейские, заняли множество должностей в дипломатии и в армии, а русские вельможи, особенно из старой знати, не только были отодвинуты на задний план, но подверглись прямым жестоким гонениям. Казни, ссылки или заключения в крепости постигли князей Долгоруких и Голицыных, казнен был среди других и кабинет-министр А. П. Волынский, осмелившийся критиковать всемогущих немцев. Канцелярия тайных розыскных дел (заменившая мрачной памяти Преображенский приказ, упраздненный при Петре II) „работала“ вовсю, по подозрениям и по доносам хватала, пытала, казнила и ссылала людей, которые осмеливались выражать недовольство правлением Бирона и его приспешников. В это время сама императрица развлекалась роскошными праздниками и забавами (вроде знаменитого Ледяного дома, построенного в 1740 году для празднования свадьбы придворного шута). На устройство этих праздников и на подарки любимцам Анна щедрой рукой тратила казенные деньги, которые собирали с крестьян при помощи военных экзекуций».