Елена Первушина - Любовь в Серебряном веке. Истории о музах и женах русских поэтов и писателей. Радости и переживания, испытания и трагедии…

Итак, не просто проза, но сразу и историческая проза, и фантастика, такая, как понимали ее символисты, – скорее мистика, чем «твердая НФ». Анри да Ренье – писатель и поэт конца XIX – начала XX веков, его стихи переводили не только Волошин, но и Валерий Брюсов, Иннокентий Анненский, Илья Эренбург. Его новеллы – искусная стилизация под «галантный век», изящная «игра в бисер», которая доставляет удовольствие и автору, и читателю, но не трогает слишком сильно ни того, ни другого, не дает забыть, что все понарошку. Но Толстому хватает воображения и такта перенести действие из Франции и «века суетных маркиз» [96] Определение из стихотворения Валерия Брюсова «Фонарики». в Россию, обратиться к тому же славянскому фольклору, который он уже использовал в стихах, вдохновляясь произведениями еще одного своего тезки – Алексея Михайловича Ремизова. Для своего первого рассказа «Старая башня» он использовал предания, услышанные им во время практики на Урале, и получилась страшная история о дьявольских часах на колокольне, предвещавших своим боем чью-то смерть. Молодой инженер по фамилии Труба, рационалист, пытается разобрать часы, но, разумеется погибает, убитый таинственной неведомой рукой. Рассказ опубликовали в журнале «Нива», а позже напечатали в сборнике «Гамаюн», изданном в пользу пострадавших от землетрясения в Семиреченской области. В этом издании события в рассказе получают рациональное объяснение – всему виной козни техника Петрова, безответно влюбленного в учительницу Лялину, возлюбленную Трубы. Далее был рассказ «Архип» и повесть «Петушок», которую опубликовал «Аполлон» под заглавием «Неделя в Туреневе» (очевидно, подразумевалось Тургенево).

Толстой пишет еще серию рассказов, «Русалочьи сказки» и «Сорочьи сказки», которые публикует Бунин в журнале «Северное сияние». Общение с Буниным пошло Толстому на пользу – он сообразил, что провинциальная, усадебная Россия хороший фон для рассказов, проникнутых ностальгией по «России уходящей», а эту Россию, со всем ее очарованием и незаживающими язвами, он знал «из первых рук». И вот на свет появляется серия рассказов, а потом и повесть «Заволжье», основанная на семейном предании о несчастной судьбе Ольги – младшей сестры Александры Леонтьевны. Ее напечатали в литературно-художественном альманахе «Шиповник» в 1910 году, с посвящением «моей жене». Кроме «Заволжья», в сборник входили «Неделя в Туреневе», «Аггей Коровин», «Два друга» и «Сватовство».

В том же 1910 году Алексей Николаевич смог оформить развод с первой женой и мог бы официально узаконить отношения с Софьей Дымшиц, если бы и она получила развод. Но этого так и не произошло. Еще одна семейная легенда гласит, что отец обещал проклясть Софью, если она примет христианство и будет венчаться в церкви. Тогда Алексей выразил готовность принять иудаизм и заключить брак в Синагоге. Но теперь уже взбунтовалась его родня по отцу (Алексей Аполлонович и покойная Александра Леонтьевна были атеистами). Толстой отчаялся найти решение этого вопроса, которое удовлетворило бы обе семьи, и снова увез Софью в Париж. По легенде, ее заперли в комнате, но она спустилась к нему из окна по веревочной лестнице. Свой брак они зарегистрировали в мэрии. Красивая история, к сожалению, не подтвержденная документами.

В том же году Юлия Васильевна, теперь уже бывшая графиня Толстая, вышла замуж за богатого столичного купца Николая Ивановича Смоленкова, который был старше ее на 16 лет и имел взрослого сына. Позже она с мужем и пасынком уезжают в Ригу, где Юлия скончалась в 1943 году.

Публикация в «Аполлоне» делает Толстого-прозаика популярным, а значит – востребованным, а значит – хорошо оплачиваемым. «После того, как появился рассказ „Неделя в Туреневе“, наши материальные дела пошли на поправку. Издатель „Шиповника“ С.Ю. Копельман предложил Толстому договор на очень лестных для молодого писателя условиях: издательство обязывалось платить за право печатания всех произведений А.Н. Толстого ежемесячно по 250 рублей при отдельной оплате каждого нового произведения», – вспоминала Софья Исааковна.

Своими рассказами и повестями о «Руси уходящей» с элементами мистики и с изрядной долей юмора Толстой сумел угодить и нашим, и вашим. Его хвалят и Брюсов («Сейчас Толстой самый видный из молодых беллетристов»), и Максим Горький («В нашей литературе восходит новая сила, очень вероятно, что это будет первоклассный писатель, равный по таланту своему однофамильцу. Я говорю об Алексее Толстом»). А сам Толстой пишет тетушке (одной из героинь «Недели в Туреневе»): «Положение мое упрочается, и все мне прочат первое место в беллетристике, не знаю, как это выйдет».

А впрочем, в восторге не все. Например, Блок пишет (правда – в дневнике, а не в печатной рецензии): «…Много в Толстом и крови, и жиру, и похоти, и дворянства, и таланта. Но, пока он будет думать, что жизнь и искусство состоят из „трюков“… будет он бесплодной смоковницей. Все можно, кроме одного, для художника; к сожалению, часто бывает так, что нарушение всего, само по себе позволительное, влечет за собой и нарушение одного – той заповеди, без исполнения которой жизнь и творчество распыляются».

Что подразумевал Блок под трюками? Может быть, как сказали бы сейчас, элементы хорора и эротизма, так часто присутствовавшие в ранних рассказах Толстого. Спору нет, они могли оскорбить взыскательный вкус, но они же обеспечивали хорошие продажи журналам, печатавшим молодого автора. Кажется, Толстой очень рано понял, что «… любое упоминание в прессе, даже самое негативное, кроме некролога, – это реклама». (Эта фраза приписывается Марку Твену и Уинстону Черчиллю, точное же авторство ее не установлено).

Что происходит в жизни Софьи? Вот как описывают ее внешность в тот период: «Жена его – художница, еврейка, с тонким профилем, глаза миндалинами, смуглая, рот некрасивый, зубы скверные в открытых, красных деснах (она это, конечно, знает, потому что улыбается с большой осторожностью). Волосы у нее темно-каштановые, гладко, по моде, обматывают всю голову и кончики ушей как парик. Одета тоже „стильно“. Ярко-красный неуклюжий балахон с золотым кружевным воротником. В ушах длинные, хрустальные серьги. Руки, обнаженные до локтя, – красивые и маленькие… Они не венчаны (Волошин мне говорил, что у него есть законная жена – какая-то акушерка, а у нее муж – философ!). У нее печальный взгляд, и когда она молчит, то вокруг рта вырезывается горькая, старческая складка. Ей можно дать лет 35–37. Ему лет 28–30. Она держится все время настороже, говорит „значительно“, обдуманно…».

На самом деле Софье скоро исполнится 30 лет, свою дочь Марианну (или Марьяну) она родила в 1911 году, названную так в часть героини романа Тургенева «Новь» и символа Французской революции. Для того чтобы официально зарегистрировать девочку как дочь Толстого незадолго до родов супруги уехали в Париж. Девочку отдают на воспитание тетке, Марии Леонтьевне, та к ней очень привязана.