Эндрю Бальфур - Удар шпаги [с илл.]

Никто не решался больше трогать меня, считая, что я сошел с ума; впрочем, они были не так уж далеки от истины, и я невредимым добрался до фордека и вскочил на бульварк. Обернувшись в сторону кормы, я заметил черную фигуру, выпавшую вниз с платформы, — фигуру, одетую в длинную черную сутану, изорванную во многих местах, сквозь дыры в которой виднелось окровавленное тело; фигура на мгновение мелькнула в воздухе и исчезла в волнах, вспененных хвостами гигантских прожорливых акул. Это был отец Мигель, монах, по неосторожности занявший мое место в утробе Железной Девы и встретивший там кончину, предназначавшуюся мне.

Я был настолько поражен увиденным, что взмахнул руками и громко вскрикнул, но тут раздался мушкетный выстрел, и я почувствовал жгучую боль в левом предплечье, словно меня ударили раскаленным докрасна железным прутом; потеряв от толчка равновесие, я свалился за борт и погрузился в морскую пучину.

Я был не настолько глуп, чтобы тут же вынырнуть на поверхность; проплыв под водой как можно дольше, насколько хватило воздуха в легких, я осторожно всплыл и огляделся, отфыркиваясь и моргая от соленой морской воды, заливавшей мне лицо. Но как только голова моя показалась над волнами, с борта галеона затрещали мушкетные выстрелы, и пули подняли вокруг меня фонтанчики брызг, хоть ни одна из них в меня не попала; я снова нырнул и выплыл еще дальше, и так продолжалось до тех пор, пока я не очутился вне пределов досягаемости мушкетного огня. Тем не менее, хотя пули теперь были мне не страшны, я не чувствовал себя в безопасности, сожалея о том, что у тощего монаха слишком мало мяса на костях, чтобы подольше удержать голодных акул, так как мысли о них вызывали во всем моем теле неприятный озноб, проникавший до мозга костей, и я каждое мгновение ждал, что оно будет последним. Раненое предплечье болело, и из него обильно сочилась кровь, но море было спокойным, и я сумел, оторвав подол от рубахи, с помощью зубов туго перевязать рану и кое-как остановить кровотечение. Утомившись после этой далеко не простой манипуляции, во время которой мне пришлось изрядно наглотаться морской воды, я лег на спину, решив отдохнуть, и увидел, что с галеона спускают лодку. Что-то у них там не ладилось, так как она постоянно дергалась на талях, ныряя вниз то носом, то кормой и сильно колотясь о борт судна. В конце концов ее удалось спустить на воду; четверо мужчин прыгнули в нее и принялись грести в мою сторону, тогда как на галеоне подняли фок и бом-кливер, чтобы вывести судно из дрейфа. Я как можно выше высунулся из воды и уловил мелькнувшие в отдалении белые полотнища парусов незнакомого корабля. С галеона тоже заметили его, и мне оставалось лишь надеяться, что это английское судно и там заинтересуются причиной необычной мушкетной пальбы на палубе испанца. Я снова лег на спину и постарался собрать воедино все свои силы для встречи с приближающимся яликом.

Вскоре я, к своему великому облегчению и радости, обнаружил, что дураки не взяли с собой мушкетов; двое сидели на веслах, один на руле, а четвертый, чернобородый коренастый тип с пикой в руке, стоял на носу, громким голосом подавая команды гребцам.

Тот, кто сидел на корме, перегнулся через борт, чтобы не потерять меня из виду. Я был готов к встрече с ними, хоть и не чувствовал особой разницы между этими бандитами и акулами; во всяком случае и те и другие были предпочтительнее кошмарных объятий Железной Девы, и я уже в который раз поздравил себя с тем, что с детства привык к морской воде как к родной стихии, благодаря чему у меня был хоть и незначительный, но все-таки шанс попытаться одурачить как хищных рыб, так и не менее хищных клевретов Святой Инквизиции. Я лежал на спине неподвижно до тех пор, пока они не приблизились ко мне вплотную, после чего медленно перевернулся и неуклюже взмахнул руками, притворяясь тяжелораненым. Чернобородый мужчина наклонился, намереваясь схватить меня за ворот, но я сделал вид, будто выбился из сил, и ушел под воду. Чернобородый закричал, перегнулся через борт плоскодонки, и, хоть мне не видно было остальных, я знал, что те поступили точно так же. В одно мгновение я собрался, сильно оттолкнулся ногами и всплыл на поверхность, ухватившись за планшир лодки и повиснув на ней всей своей тяжестью. Ялик качнулся, и испанцы в испуге повскакивали с мест, не пытаясь даже напасть на меня, но стараясь сохранить равновесие. Мне оставалось лишь сильно дернуть лодку на себя, чтобы она резко накренилась и с громким плеском перевернулась; испанцы попадали с нее в воду, а я тем временем нырнул и выплыл с противоположной стороны.

Все произошло так быстро, что ялик не успел зачерпнуть воды и плавал кверху дном, в чем я увидел уже вполне реальный шанс на спасение; подплыв к лодке с кормы, я со всеми предосторожностями вскарабкался на нее, хоть раненое плечо и причиняло мне мучительную боль, и через две минуты после катастрофы уже восседал верхом на ее плоском днище.

Я огляделся по сторонам в поисках злополучных «донов» и увидел лишь троих, поскольку один, по всей видимости, утонул. Ближе всех ко мне находился чернобородый, который так и не расстался со своей пикой, а держал ее под мышкой, подплывая к лодке с кормы. Другой подплывал со стороны носа, и я с трудом удержался от радостного возгласа, когда узнал в нем не только человека, сидевшего за рулем плоскодонки, но того самого негодяя, кто руководил пытками, кто издевался над нами с платформы, кто смеялся над нашими мучениями, — моего старого знакомого, «меченого» бандита с родимым пятном на лице.

Дальше всех находился один из гребцов, а еще дальше я хоть и с дрожью, но одновременно и с чувством некоторого облегчения увидел острый черный спинной плавник акулы, причем заметил, что движется он в нашу сторону. Чернобородый с пикой доплыл наконец до лодки, но, очевидно, совершенно потеряв рассудок, попытался подцепить меня своим копьем; разумеется, я без всяких хлопот выдернул пику у него из рук и, повернув ее другим концом, приготовился проколоть наглеца. Тот с проклятием оттолкнулся от лодки, но внезапно лицо его застыло, словно на него надели маску смертельного ужаса, а из груди наиболее отдаленного от меня пловца вырвался отчаянный вопль. Я видел, как он чуть ли не наполовину выскочил из воды, взмахнув руками, но затем его крик прервался и он исчез. Чернобородый в страхе завопил, и лицо его оживилось. Он неспешно подплыл к корме лодки и начал торопливо взбираться на нее, но я, хоть и сидел лицом к носу, обернулся и тупым концом пики решительно столкнул его назад в воду. Сначала он сыпал проклятиями и ругался, но затем замолк и молча пытался залезть на лодку, яростно колотя по воде руками и ногами, надеясь таким способом отогнать акул. На мгновение мне даже показалось, что ему удастся спастись, поскольку акулы нигде поблизости не было видно, а «меченый» негодяй с родимым пятном на лице уже карабкался на нос лодки с ножом в руке, но судьба распорядилась иначе.