Владимир Малик - Чёрный всадник

Некогда многолюдный край — от Чигирина на востоке до Каменца и Житомира на западе — вследствие гетманских распрей, польско-шляхетских набегов и особенно турецко-татарского нашествия пришёл в упадок, обезлюдел. В сёлах, где прежде было сто — двести дворов, уцелело по две-три хаты, в которых нашли приют старики и малолетние, каким-то чудом спасшиеся от вражеских сабель и арканов. От Чигирина, Канева, Умани, Фастова и многих других городов сохранились лишь названия. Все, кто остался в живых, разбежались по лесам, пещерам, питаясь дичью, желудями и грибами…

Народ не без основания считал виновником разорения родного края Юрася Хмельницкого, который не только не препятствовал чужеземцам грабить Украину, но нередко и сам приказывал уничтожать села и города, не признающие его власти. Имя Юрася стало ненавистным на обоих берегах Днепра. И не удивительно, что все переселенцы — от старого до малого — хмуро воззрились на этого человека.

Остановив коня перед притихшим обозом, Юрась молча рассматривал людей. А они тем временем пристально разглядывали его.

Невысокого роста, тщедушный, узкий в плечах, чисто выбритый, он прямо, как-то одеревенело сидел в седле, и на его бледном, невыразительном, хотя и достаточно красивом лице не отразилось ни малейшего чувства. Только раз, когда на руках у молодой матери заплакало испуганное дитя, он вдруг едва улыбнулся. Но улыбка не скрасила его лица, потому что глаза оставались мрачно-холодными, непроницаемыми, словно стеклянными. Да и появилась она на какое-то мгновение и сразу, без всякого перехода, исчезла.

Одет он был весьма изысканно: темно-синего сукна бекеша, подбитая лисьим мехом, бобровая шапка-гетманка с самоцветом и двумя павлиньими перьями надо лбом, на боку — дорогая сабля, за поясом — булава, изготовленная перед первым чигиринским походом чеканщиками Стамбула, на ногах — красные сапоги.

Оглядев молчаливых переселенцев, их убогий скарб на санях, жалкую отару овечек и вереницу исхудавших за время перехода коровёнок, он кивнул полковнику и, когда тот подъехал, что-то тихо сказал ему.

— Люди, подойдите ближе! — поднялся на стременах Яненченко. — С вами хочет говорить ясновельможный гетман!

Оставив детей на санях, мужчины и женщины столпились перед гетманом и его свитой.

— Люди! — произнёс Юрась. — Правобережная Украина — отныне ваш дом, ваш край! Отсюда большинство из вас вышли, сюда и вернулись. Селитесь в Корсуне, в ближайших сёлах, живите вольно, богато!.. Хватит вам гнуть спину перед богопротивным поповичем — Самойловичем, которого я, даст бог, одолею и, рано или поздно, притащу сюда на аркане на справедливый суд народа и суд божий!.. Властью, данной мне султаном турецким Магометом, я буду защищать вас от него, от его приспешников, от царских воевод и польских панов! У вас теперь один хозяин — я, гетман и князь Украины, вызволенной из ляшской неволи моим отцом Богданом Хмельницким! А кто из вас посмеет не подчиниться полковнику или отважится на отпор его людям, тот будет нещадно бит или казнён!.. Вам понятно?

— Понятно, пан гетман, — вылез вперёд неугомонный Иваник. — Вот только одну малость никак не докумекаю, знаешь-понимаешь…

— Ну, что именно?

— А ежли на нас нападут татары аль, примером, турки… Как тогда? Давать им отпор аль беспрепятственно позволить заарканить себя и покорно идти на галеры?.. А, примером, жинкам нашим да девчатам — в ихние гаремы?..

Юрась Хмельницкий уставился тусклыми глазами на Иваника, как на какое-то диво. Долго молчал. Потом громко воскликнул:

— Дурак! Турки и татары — мои союзники! Они не трогают моих подданных. Они пришли на нашу землю не для того, чтобы порабощать, а для того, чтобы освобождать!

— Нашу душу от тела, знаешь-понимаешь, — не удержавшись, буркнул Иваник и, увидав, как дёрнулась рука гетмана к сабле, проворно шмыгнул в толпу, где Зинка тут же наградила его сильнейшим тумаком в спину, чтобы не был таким умником.

Вперёд выехал полковник Яненченко.

— Люди! Сейчас вас разведут по хатам, где вы сможете обогреться и пожить до того времени, когда окончательно выберете себе пристанище… Но перед этим я хочу отобрать несколько хлопцев и девчат для службы в замке… Вот ты!.. И ты!.. И ты!..

Он указывал пальцем прямо в насторожённые глаза парубков и девушек, и те, побледнев, пятились, пытаясь спрятаться среди односельчан, но два дюжих казака, что сразу выскочили вперёд, быстро хватали их за рукава и отводили в сторону.

Перед Златкой и Стёхой Яненченко на мгновение замялся. Их красотою он был поражён ещё там, на хуторе, когда сцепился из-за них с мурзой Кучуком. Собственно, парубков и девчат он начал отбирать для того, чтобы эти красавицы не так выделялись в толпе, ибо прежде всего интересовали его они. Но он не хотел, чтобы гетман обратил на них внимание. Поэтому совсем небрежно, будто между прочим, ткнул в девчат сразу двумя пальцами — указательным и средним:

— И вы!

— Ой! — вскрикнула Стёха и схватила Златку за рукав.

Златка испуганно молчала.

Никто не заметил, как перекинулись быстрыми взглядами мурза Кучук с сыном Чорой.

Полковничьи пахолки [24]подбежали к девушкам.

Младен, Ненко и Якуб напряжённо следили за тем, что происходит на площади. Когда на хутор напали татары и начали выгонять людей, они договорились друг с другом пока что не сознаваться, кто они такие, чтобы в подходящее время освободиться самим и освободить всех своих. Теперь же решили, что такой момент наступил.

Ненко вдруг вышел из толпы и, обращаясь к Яненченко, быстро заговорил по-турецки:

— Не трогай этих девушек, ага! Заклинаю тебя аллахом — не трогай! Одна из них — моя сестра, которую я нашёл в этом чужом для меня краю, а другая… другая — моя полонянка, которую я намерен был забрать с собой… Ты меня понимаешь? Оставь их при мне, ага!

Яненченко вытаращил глаза. Он достаточно хорошо знал турецкий язык и все понял. Одного не мог уразуметь — откуда тут взялся этот турок?

Поняли, о чем говорил Ненко, и другие. Из-за спины Юрия Хмельницкого, который тоже бегло говорил по-турецки, выехал старшина гетманской охраны Азем-ага, мрачный человечище, с узкими хитрыми глазами и тяжёлой нижней челюстью, сильно выдававшейся вперёд. Остановившись перед Ненко, он пристально осмотрел его, а потом спросил:

— Ты кто такой?

— Сафар-бей, бюлюк-паша отдельной янычарской орты [25]в Сливене.

— Как ты сюда попал, ага? Почему очутился среди этих чужих для тебя людей?

— Нас здесь трое — янычарских старшин, — спокойно пояснил Ненко. Они заранее обдумали с отцом и Якубом, как им держаться, когда настанет время говорить о себе. И он указал на Младена и Якуба, которые поклонились гетману и Азем-аге. — Во время нападения на Сечь мы попали в плен к казакам… Мы приносим аллаху и вам искреннюю благодарность за то, что освободили нас, ага!