Джеймс Лонго - Гитлер и Габсбурги. Месть фюрера правящему дому Австрии [litres с оптимизированной обложкой]

Как только немецкие войска отступили, Макс вернулся домой и вместе с женой и детьми дождался прихода Красной армии. Ее солдаты считались варварами, но Макс и Элизабет приветствовали их как освободителей. Его отношение к коммунистам смягчили те политические заключенные, с которыми он познакомился в Дахау и Флоссенбюрге и которых высоко оценил. Макс считал: не важно, каковы политические воззрения, важно, каков человек [860] Hohenberg, Prince Gerhard (принц Герхард Гогенберг). . Его репутация гораздо важнее.

Кое-что из их имущества, еще сохранившегося в Артштеттене, тут же присвоили себе советские солдаты; при этом и к Максу, и к его семье они относились с грубоватым почтением. Гогенберги родились во дворцах. Большинство тех, кто теперь за ними присматривал, родились крестьянами, но враг и у тех и у других был общий – Адольф Гитлер. Сын Макса, Георг, потом говорил, что его отец был, пожалуй, единственным герцогом в истории Советского Союза, которого уважали коммунисты [861] Hohenberg, Georg Duke of (герцог Георг Гогенберг). .

Советские войска вступили в Вену на следующий день после Пасхи, и прием им был оказан очень разный. Некоторые немецкие части кидались в ожесточенные рукопашные схватки. Некоторые бежали. Люди гибли тысячами. Советские солдаты Сталина заняли город, где не было ни воды, ни газа, ни электричества и почти никакого продовольствия [862] Ibid. .

Невероятно, но Эрнст Гогенберг, как и его молодые племянники, был призван в силы местной самообороны вермахта и получил приказ защищать Вену. Как и все, он немедля дезертировал. В день, когда Красная армия вступила в город, они с Мэйзи сидели в квартире и ждали, что с ними сделают – убьют или освободят. Сыновья уже были в безопасной Верхней Австрии, но сам Эрнст никуда двинуться не мог. У него было больное сердце, а нужное лекарство продавалось только на венском черном рынке. Но и рынок еле дышал под натиском советских войск [863] Ibid. .

Когда усилился обстрел района, где жили Гогенберги, они выбежали из своей квартиры буквально в чем были. Везде стреляли и грабили. Советские и немецкие части, дезертиры, мародеры, насильники дрались друг с другом и каждым встречным. Привратник дома заметил Мэйзи и был уже готов спрятать их, но их обнаружили советские военные, и пришлось опрометью кинуться дальше [864] Ibid. .

Две недели Эрнст и Мэйзи бегали, прятались, укрывались и снова бегали, пока не оказались в переполненном подвале. Там не было света и почти не было воздуха, но только это забитое людьми помещение спасало от жестокости наверху. Когда пожар, бушевавший в Вене, стих, люди запаниковали: тяжелая дверь, которая укрыла их, стала теперь непреодолимой преградой [865] Ibid. .

Эрнст нашел пролом в обрушенной стене подвала. Они выбрались наружу и опять побежали. На них градом сыпались горящие головни и пепел. Дым ел глаза, мешал дышать. В конце концов они вернулись в свою разграбленную квартиру, где их неласково встретили солдаты и пьяные дезертиры. Мэйзи потом говорила, что они все время боялись и каждую минуту ждали гибели [866] Ibid. .

Как только представилась возможность выехать из Вены, они отправились как можно дальше от Красной армии. Сначала ехали на поезде, потом на грузовике, потом шли пешком через горные перевалы и через несколько недель радостно воссоединились с двумя своими детьми. С помощью британских солдат Эрнст и Мэйзи с сыновьями перешли границу Австрии и крошечного нейтрального государства Лихтенштейн. Там правил двоюродный брат Гогенбергов принц Франц-Иосиф II. Только тогда Эрнст получил необходимую медицинскую помощь [867] Мать принца Франца-Иосифа II Лихтенштейнского, эрцгерцогиня Елизавета-Амалия Габсбург, приходилась самой младшей сестрой Францу-Фердинанду. Принц Франц-Иосиф II стал единственным главой государства, который после войны отказался возвратить немецких солдат в Советский Союз и спас несколько тысяч человек от заключения и смерти. .

Весна 1945 г. в Праге выдалась удивительно красивой, но в голубом небе было неспокойно. Над замком Конопиште разыгрался один из последних воздушных боев Второй мировой войны. Американские бомбардировщики B-17 были атакованы реактивными «мессершмиттами», одним из последних видов нацистского «вундерваффе», или чудо-оружия. Один В-17 разбился, девять членов его экипажа попали в плен и были доставлены в Конопиште для допроса. Все понимали, что до конца войны остались считаные дни, но 19 апреля офицеры гестапо выстрелами в голову убили девятерых американцев. Их похоронили в братской могиле неподалеку от замка [868] Hutchinson, James Lee. The Boys in B 7 8th Air Force. .

Через четыре дня в горящем, разрушенном Берлине Генрих Гиммлер встретился со шведским дипломатом, графом Фольке Бернадотом. Гиммлер горько сказал: «Должен признать, Германия разбита», но потом его мрачное настроение стало чуть получше [869] Bernadotte, Count Folke. Last Days of the Reich: The Diary of Count Folke Bernadotte, October 1944 – May 1945, 115. Frontline Books, London, 2009. Одна немка всю жизнь твердо верила в Гитлера и Генриха Гиммлера. Это была Гудрун Бурвиц, дочь Гиммлера, скончавшаяся в 88 лет в июне 2018 г. И свои, и чужие называли ее «нацистской принцессой», а сама она сохранила «сказочные» воспоминания, как ездила в Дахау, когда ей было двенадцать лет. . Он заверил Бернадота: в поражении обвинят предателей, воткнувших Гитлеру нож в спину; точно так же поступили с кайзером в Первую мировую войну. Гиммлер не сомневался, что о Гитлере сложат легенды. Шведский дипломат слушал его в мрачном молчании, ведь нацисты предсказывали, что Гитлер войдет в историю как величайший из немцев [870] Hauner , 206. .

Не один Гиммлер верил, что репутация Гитлера переживет поражение Германии. На последнем совещании с высшим командным составом своей армии художник-неудачник из Линца упорно продолжал винить в провале всех вокруг, только не себя. «Если немецкий народ проиграет войну, он докажет, что недостоин меня!» [871] Ibid. – выкрикнул он, не уточняя, имелись ли в виду семь миллионов немецких солдат и мирных жителей, погибших в войне, или те, кто выжил и увидел последствия поражения. Как и граф Бернадот на встрече с Гиммлером, собеседники фюрера молчали. Как-то Гитлер сказал своему личному пилоту, что на его могиле можно будет написать: «Он пал жертвой своих генералов» [872] Ryan, Cornelius. The Last Battle: The Classic History of the Battle for Berlin, 362–363. Simon & Schuster, New York, 1966. . Европа, но только не Гитлер, была виновата и в его падении, и в войне, и в поражении, и в разрухе, и в смертях. Приказ, отданный Гитлером своей таявшей армии 15 апреля, был как будто отзвуком всех его навязчивых, бредовых идей: «Любой, кто прикажет вам отступать… будет немедленно заключен под стражу, а при необходимости расстрелян на месте, независимо от звания. Если каждый солдат на Восточном фронте будет исполнять свои обязанности в ближайшие дни и недели, яростное наступление азиатов будет сломлено, точно так же как, несмотря ни на что, враг не сумеет вторгнуться к нам с запада. Берлин останется немецким. Вена снова станет немецкой» [873] Ibid. .