Жак Пауэлс - Правда и ложь истории. Мифы и тайные смыслы ХХ века

Исторические исследования и историческое образование сохраняют в жизни этот миф. Конечно, трудно открыто осуждать Робеспьера и радикальную якобинскую фазу Французской революции из-за их вклада в процесс демократизации, такого, как самая первая отмена рабства. Однако этот чрезвычайно важный вклад систематически и тщательно скрывался. Даже сегодня все еще очень мало французов и еще меньше не французов по заслугам оценивают его. В чем убеждены почти все, кто все-таки знает о существовании Робеспьера, так это в том, что он был «кровожадным чудовищем». Почему? Потому что большинство историков при обсуждении Французской революции традиционно уделяют огромное внимание террору, тому, что во времена нахождения у власти Робеспьера пролилось много крови. Вина за это возлагается на него самого и его якобинских друзей и их идеологию. Давайте рассмотрим «царство террора», взяв на себя роль защитников имени Робеспьера, так сказать, роль «адвоката дьявола».

Прежде всего, терроризм должен рассматриваться в историческом контексте.

Насилие революции было — как и с революциями вообще — прежде всего, реакцией на насилие, которое было присуще всему миру дореволюционного статус-кво, как хорошо подмечено у афроамериканского историка Герберта Аптекера в его замечательной книге «Природа демократии, свободы и революции». Дореволюционная ситуация во Франции сложилась через бесконечную череду войн и сражений и другие формы насилия и означала для большинства населения страны прежде всего эксплуатацию, угнетение и удручающую нищету. При старом режиме — и вообще в древней феодальной Европе — более того, на протяжении целых столетий государство использовало террор и насилие в качестве средства достижения политических целей и, в частности, для того, чтобы держать население нижних слоев социальной пирамиды под контролем. Достигалось это при помощи публичных казней с многочасовыми пытками, сожжением ведьм, гнусными репрессиями против еретиков вроде альбигойцев на юге Франции, включая и организованное убийство в Париже, которое вошло в историю как Варфоломеевская ночь [7] Массовая резня французских протестантов в Париже в ночь с 23 на 24 августа 1572 года, в день Святого Варфоломея. В течение следующих месяцев волна насилия распространилась по всей Франции, в конечном счете от 5000 до 30 000 протестантов были убиты. .

По сравнению с этими «дикими» формами террора «дисциплинированный» террор Французской революции можно считать относительно «гуманным». Пытки после Революции были официально отменены, они не применялись, а из-за применения гильотины осужденный «наслаждался» очень быстрой и относительно безболезненной смертью, к тому же обезглавливание считалось «привилегией» знати. Для простого человека до тех пор применялись ужасные и унизительные форм казни, такие, как повешение.

В то же время повешения на фонарных столбах летом 1789 г. и печально известные сентябрьские убийства 1792 г. представляли собой террор таким, каким он был при старом режиме. Они отражали жестокость простого народа как последствие варварских репрессивных мер старого режима. Гракх Бабеф, еще более радикальный революционер, чем Робеспьер, который стал жертвой термидорианских репрессий, отмечал в этой связи, что «своими четвертованиями, пытками, колесованиями, сожжениями заживо и т. д… наши господа пожинают то, что они сами посеяли». Террор Робеспьера и его сторонников был, несомненно, менее жесток и гораздо гуманнее, чем террор старого режима и самой начальной фазы Французской революции. И это было намеренным. Своим кровавым, но дисциплинированным террором они хотели предотвратить еще более кровавый, «дикий террор», который народ применял, например, во время сентябрьских убийств врагов революции в 1792 году. «Soyons terrible pour dispenserle peuple de l’être», — говорит Жорж Дантон, один из спутников Робеспьера, — «Давайте будем ужасными, чтобы помешать людям быть такими».

Во-вторых, необходимо учитывать фактор, который американский историк Арно Майер подчеркнул в своей книге «Ярость. Насилие и террор во французской и русской революциях», в которой он рассматривает кровопролитие во время французской и русской революций. Революционный террор вспыхивает не от революционной идеологии или из-за кровожадной природы революционеров, но в силу конкретных исторических обстоятельств. Это, прежде всего, тот случай, когда внутренние и внешние враги оказывают огромное давление на революцию. У осажденных революционеров рождается ощущение, что больше не может быть компромисса, что либо они сами должны погибнуть, а вместе с ними и революция, либо будут уничтожены враги революции и вместе с ними контрреволюция. Другими словами, революция убеждена, что она должна убивать для того, чтобы выжить.

Это определенно можно сказать о том терроре, свидетелем которого стала Франция, в частности, в 17921793 годах. Летом 1792 года на войне, которую жирондисты развязали с таким оптимизмом в апреле, дела пошли из рук вон плохо. Австрийские войска вошли в страну, и в то же время вспыхнули роялистские бунты в Вандее. Это вызвало панику среди революционеров в столице. Именно в этом контексте парижские санкюлоты и отряды добровольцев из таких городов как Марсель штурмовали Тюильри, в результате чего были убиты швейцарские телохранители короля, чуть позже произошли сентябрьские убийства. Ситуация заметно улучшилась после победы французов в битве при Вальми 20 сентября 1792 г., за этим последовали и другие военные успехи, такие как «освобождение» Австрийских Нидерландов. Тогда «дикий» террор закончился, а «дисциплинированный» террор на самом деле еще не начался, даже несмотря на то, что происходили отдельные казни, например, бывшего короля Людовика XVI, не без оснований обвиненного в государственной измене.

Весной 1793 года, однако, гидра контрреволюции опять подняла голову. Начались восстания в Вандее, Тулоне и других местах, это сопровождалось беспорядками в Париже, поражениями в войне и другими невзгодами, особенно шокирующим убийством ведущего революционного лидера Жана-Поля Марата. Для его глубоко потрясенных товарищей-революционеров этот поступок стал доказательством того, что революции угрожают не только опасность из-за рубежа, но и внутренний враг. Они должны принять решительные меры против этого. В таких тяжелых обстоятельствах и разразился якобинский террор, хотя надо признать, что такие беспощадные действия помогли спасти революцию. Еще одной радикальной мерой, которую пришлось принять, была мобилизация всех имеющихся патриотических сил для обороны. Таким образом, течение удалось повернуть вспять в пользу революции с победами в Вандее в декабре 1793 года и в битве при Флерюсе близ Шарлеруа в июне 1794 года.