Сергей Плохий - Потерянное царство. Поход за имперским идеалом и сотворение русской нации [c 1470 года до наших дней]

Свадьбу назначили на воскресенье, 30 марта 1847 года, но за два дня до торжества к жениху нагрянула полиция, и его увезли в тюрьму. Молодые не знали, что венчания им ждать целых двадцать восемь лет. За решетку попал Николай Костомаров, 28-летний адъюнкт Киевского университета. Вечером 31 марта, на следующий день после несостоявшейся свадьбы, его отправили под конвоем в Санкт-Петербург. Приказ о его аресте пришел с самого верха. Его отдал граф Алексей Орлов, начальник Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии – органа политического сыска. В первые дни следствия он рапортовал цесаревичу, будущему Александру II. По делу проходил ряд украинских интеллигентов: чиновников, офицеров, преподавателей, студентов. Одного из них, Тараса Шевченко – художника и популярного украинского поэта – взяли 5 апреля при возвращении в Киев и также отправили в Петербург. Аресты продолжались, конвои везли в столицу все новых людей. Либеральная публика не знала, что и думать.

В Петербурге тогда находился и генерал-губернатор Дмитрий Бибиков, управлявший Киевской, Волынской и Подольской губерниями. Среди прочего ему пришлось доложить о прокламации, приклеенной на заборе одного киевского дома. Текст гласил:

Братья! Настает великий час – час, в который вам представляется случай смыть поношение, нанесенное праху отцев наших, нашей родной Украине, подлою рукою вечных врагов наших. Кто из вас не подымет руки за великое дело? За нас Бог и добрые люди. Вечно верные сыны Украины, враги кацапов 1.

Воззвание было антирусским, но написано было по-русски, не по-польски. Адресатом его выступала не шляхта – тогдашняя элита киевского общества. Нет, автор обращался “к верным сынам Украины”, то есть к людям, которых имперский центр относил к русскому народу. Подозрение пало на преподавателей и студентов Киевского университета. При отъезде из Петербурга Бибикову поручили взять под прямое управление Киевский учебный округ. Собрав преподавателей и студентов университета Св. Владимира, генерал-губернатор указал на опасное “брожение умов” и закончил угрозой: “Если я пять миллионов народа умел поставить на свою ногу, то и вас поставлю – или я лопну, или вы все перелопаетесь!” 2Говоря о пяти миллионах, Бибиков имел в виду население Правобережья, которое правительство доверило Бибикову, но которых он подозревал в симпатиях к польским мятежникам.

Не было никаких сомнений в том, что эта провокация родилась в стенах учреждения, основанного ради воспитания жителей Украины в духе верности царю и государству. Костомаров преподавал там историю, а Шевченко, недавно назначенный туда же учить рисованию, прежде служил в археографической комиссии – ее задачей было обосновать русский характер Правобережной Украины с опорой на документальные свидетельства. Официальная политика дала обратный эффект. Вместо единения правительства и “русских людей” западных губерний в виду польской угрозы он стимулировал раскол “общерусской” нации, подготовил почву для образования отдельной идентичности. Ее носители в течение следующего полувека заявят о своих пока что культурных правах на те территории, без которых империя себя помыслить уже не могла. Из кокона прежней малорусской идентичности вышла на свет новая – украинская. Петербург не пожалеет сил, чтобы остановить ее развитие и загнать украинского джинна назад в малорусскую бутылку.

Расследование деятельности Костомарова, Шевченко и их единомышленников привело к раскрытию подпольной организации – общества Св. Кирилла и Мефодия. Целью общества было создание добровольной федерации славянских народов вокруг Украины. Власти окрестили это общество Славянским, позднее – Украино-славянским.

Была причина, почему власти с самого начала увидели в этом деле славянофильскую тенденцию. В 40-х годах XIX века в правительственном лексиконе термин “славянофилы” означал группу интеллектуалов, главным образом москвичей, которые возвели на пьедестал народность – славянскую и особенно русскую. Их взгляды далеко не во всем совпадали с “официальной народностью” из триады графа Уварова. Православную веру славянофилы чтили, зато к самодержавию относились не без критики. Сверх того, внедрение западных обычаев Петром Великим, по их мнению, привело к тому, что Россия утратила свою уникальность.

Движение славянофилов возникло в противовес взглядам другой части русской интеллектуальной и политической элиты, именуемой западниками и видевшей в Европе образец для развития России. Взгляды западников первым резюмировал Петр Чаадаев. Его “Философические письма” порицают косность мысли и общественной жизни, утверждают, что страна отстала от Европы. Чаадаев взялся за перо через несколько лет после поражения декабристов, но первое письмо было опубликовано только в 1836 году. Оно возмутило как правительство – журнал закрыли, автора объявили сумасшедшим, – так и будущих славянофилов. Нарождавшееся течение возглавил богослов, философ и поэт Алексей Хомяков. На него и его последователей повлияли труды Фридриха Шеллинга – друга, а затем соперника Гегеля. Их увлекла идея Шеллинга о том, что общество подобно живому организму. Славянофилы во главу угла ставили русское историческое наследие, подчеркивали различия между Россией и Западом и благотворную роль церкви.

Среди ключевых фигур славянофильского движения, упомянутых в материалах следствия по делу Кирилло-Мефодиевского общества, были и два профессора Московского университета – Михаил Погодин и Степан Шевырёв. Погодин, чей учебник русской истории, который должен был объединить западные губернии с империей, Уваров отверг, преподавал историю, Шевырёв – словесность. Оба занимались изданием журнала “Москвитянин” – рупора славянофилов 1840-х годов. Погодин стал одним из лидеров панславизма, недавно возникшего течения, основанного на вере в родство всех славян. Придавая огромное значение самобытности и самосознанию русского народа, славянофилы давали пример для подражания нерусским элитам, которые тоже начинали утверждать свои особенности и отличительные черты теперь уже по отношению к русским.

В славянофильской картине мира с самого начала заняла важное место Украина. Погодин и Шевырёв интересовались историей и культурой Малороссии, как они ее называли. Николай Костомаров, уже после окончания Харьковского университета, посещал лекции Шевырёва, который называл Малороссию старшей сестрой Великороссии, превозносил народность и побуждал студентов к изучению фольклора. Но в этом и была загвоздка – ведь в Москве и Харькове “народность” значила не одно и то же. Костомарову в полевых экспедициях приходилось общаться с крестьянами по-украински. К 1839 году он уже и сам научился писать на этом языке. Молодой ученый был далеко не первым приверженцем народного творчества, который привозил из экспедиций тексты, написаные на языке, трудном для понимания, если не совсем незнакомом, его товарищам в Москве и Петербурге.