Уилбур Смит - Полет сокола [litres]

– Ты не хочешь попрощаться с отцом?

Он натянуто кивнул и подошел к носилкам, избегая смотреть на женщину-машона, стоявшую рядом.

– До свидания, сэр, – официально кивнул он, наклонившись к Фуллеру Баллантайну. – Желаю вам быстрого безопасного путешествия и скорейшего выздоровления.

Сморщенное беззубое лицо повернулось к Зуге. Сероватый свет зари отражался на бритой голове бледными фарфоровыми отблесками, глаза, живые и подвижные, как у птицы, безумно сверкали.

– Господь мой пастырь, и не убоюсь зла, – чуть различимо прошамкал больной.

– Так точно, сэр, – серьезно кивнул майор, молодцевато отдавая честь, – в этом не может быть никаких сомнений.

Отступив на шаг, Зуга кивнул туземцам, и носилки двинулись навстречу бледному желто-оранжевому восходу.

Брат и сестра в последний раз стояли бок о бок, глядя на проходящую колонну. Прошли последние носильщики, рядом осталась только маленькая Джуба, и Робин порывисто обняла брата, пристально вглядываясь ему в глаза.

– Не могу поверить, – воскликнула она, – неужели мы так и расстанемся?

На мгновение плечи майора обмякли, но он снова чопорно выпрямился.

– Это не прощание, – буркнул он. – Я последую за тобой, как только выполню то, что необходимо. Мы снова встретимся.

Робин бессильно опустила руки, отстраняясь.

– Ну что ж, тогда до встречи, – печально кивнула она; брат упорно не проявлял душевной теплоты. – До встречи, – повторила она и пошла прочь.

Джуба двинулась следом за ней, догоняя караван.

Зуга стоял, прислушиваясь к стихающему пению носильщиков. Вскоре тишину нарушал лишь сладкоголосый хор африканских птиц, приветствующих новую зарю, да отдаленные завывания гиен.

В душе майора боролись противоречивые чувства. Он ощущал вину за то, что отпустил сестру, пусть даже с хорошим сопровождением, в опасный путь к побережью, и в то же время переживал, что ее отчет прибудет в Лондон первым. Между тем точность записей в дневниках старого Баллантайна весьма сомнительна, и еще неизвестно, можно ли на них полагаться. Однако сильнее всего было радостное облегчение: теперь он наконец отвечает только за себя и может не оглядываясь идти так далеко, как позволят крепкие ноги и несгибаемое упорство.

Он встряхнулся, скидывая с плеч груз вины и сомнений, и, полный радужных надежд, вернулся в покинутый лагерь, где ждал сержант Черут.

– От твоих улыбок дети плачут, – усмехнулся майор, – а уж от хмурой физиономии… Что тревожит тебя на сей раз, о грозный истребитель слонов?

Маленький готтентот раздраженно кивнул на тяжелый металлический ящик, в котором хранились парадный мундир и шляпа.

– Ни слова больше, сержант, – предостерег Зуга.

– Носильщики жалуются, они так долго несли его…

– И понесут к воротам самой преисподней, если я захочу! – Сверкнув глазами, майор обернулся к кучке людей. – Сафари! – Мы выступаем!

Зуга был готов к существенным расхождениям между координатами, указанными в заметках отца и теми, что он вычислял сам. При астрономических наблюдениях несколько секунд ошибки хронометра дают разницу во много миль, а потому майор не спешил радоваться, когда характерные детали ландшафта, попадавшиеся на пути, с невероятней точностью соответствовали картам, скопированным с дневников отца. Однако с каждым новым переходом сомнений оставалось все меньше: умлимо и разрушенный город существуют на самом деле и находятся всего в нескольких днях пути.

Окружающая местность радовала глаз, хотя по мере продвижения на юго-запад по постепенно снижающемуся плоскогорью жара нарастала. Стояли последние дни долгого сухого сезона, увядшие травы золотились цветом спелой пшеницы, а деревья окрасились сотней разных оттенков, от красного и фиолетового до нежно-абрикосового. Многие совсем скинули листву и вздымали к небу старчески искривленные голые ветви, словно вымаливая милосердный дождь.

Величественные нагромождения серебристых кучевых облаков стали теперь пурпурными и свинцово-серыми, каждый день угрожая пролиться тропическим ливнем. Издали доносились чуть слышные раскаты грома, а по вечерам низко над горизонтом мелькали молнии, словно далеко на востоке сошлись в битве могучие воинства.

Стада крупной дичи стягивались к самым глубоким речным руслам и еще не иссякшим родникам, и численность диких животных поражала воображение. В одном из стад Зуга насчитал тридцать два жирафа, от матерого самца, почти черного от старости, чья голова поднималась над верхушками деревьев, до светло-бежевых пятнистых детенышей с непропорционально длинными ногами, скакавших прочь характерным, враскачку, галопом, задирая длинные хвосты с кисточками на конце.

На открытых местах встречались целые семейства носорогов. Самки подгоняли детенышей, толкая их в бок мордой, над которой торчал тонкий изящный рог. Тысячные стада капских буйволов сплошной черной массой текли по лесным прогалинам, облака светлой пыли вздымались к небу, словно пар от вулканической лавы.

Хватало тут и слонов – не было ни дня, чтобы охотники не наткнулись на свежий след. Через лес проходили настоящие дороги, слоны валили высокие деревья или, оставляя стоять, сдирали всю кору, и голые стволы истекали свежим соком. Земля была усыпана изжеванными ветками и пучками свежих, только начинающих вянуть листьев; огромные кучи волокнистого помета вздымались, как башни, – в них азартно рылись бабуины и упитанные коричневые фазаны в поисках полупереваренных орехов и других лакомых кусочков.

Ян Черут поднял голову от следа и задумчиво произнес:

– Большой самец, тяжело ступает на передние ноги. Клыки первый сорт, клянусь невинностью моей сестры.

Зуга не мог устоять перед соблазном.

– Ставка проспорена много лет назад, – вздыхал он, – но, пожалуй, придется рискнуть.

Вечером, отпилив бивни и спрятав в тайник, охотники забирали с собой в лагерь лишь огромное кровоточащее сердце. Оруженосцы несли на шесте кусок сырого мяса весом в сорок фунтов – пиршество для всего отряда. Из-за охоты экспедиция продвигалась медленно и не всегда по прямой, однако Зуга день за днем замечал на пути все новые ориентиры, указанные отцом.

Понимая, что цель близка, Зуга отказался преследовать трех больших слонов, что глубоко разочаровало Яна Черута.

– Никогда не бросай хорошего слона и охочую бабенку, – печально бормотал он, – кто знает, когда они попадутся в следующий раз.

Он не знал, чего ищет майор, и был немало озадачен. Зуга частенько ловил на себе испытующий взгляд живых узких глаз, однако готтентот дипломатично избегал прямых вопросов и в ответ на приказ майора бросить свежий след ограничился ворчанием.

Зато теперь заартачились носильщики. Возможно, старый Каранга упоминал об ужасной умлимо у лагерного костра, а может быть, эти легенды давно передавались из уст в уста, хотя почти все нанятые туземцы были родом из долины Замбези, расположенной в сотнях миль к северу. Зуга достаточно изучил Африку и больше не удивлялся непостижимым, почти телепатическим, познаниям аборигенов о дальних местах и событиях. Как бы то ни было, впервые за много месяцев носильщики начали жаловаться на усталость и колючки в ногах.