Алексей Капустин - История нашей еды. Чем отличались продукты советского времени от сегодняшних

Не успел я по возвращении в Россию выйти на работу, как меня известили, что на завод прибыли первые десять грузовиков с сухим молоком. ЕС выделил мне 2 тысячи тонн порошкового молока на сумму 2 миллиона долларов, и наш завод полтора года перерабатывал это сырье, обеспечив работой цех розлива. Еврокомиссары проверяли меня еженедельно, но за весь период времени у нас не пропало ни одного килограмма, за что я был удостоен специального диплома ЕС и личной благодарности сэра Макинтоша, прибывшего специально для его вручения мне в Санкт-Петербург. Питерские же чиновники не раз давали понять, что им такая схема работы с Евросоюзом не по душе. Им нравились другие схемы. Партнерство с Западом имело отчетливый коррупционный оттенок.

В свое время, в 1989 году, на пивзаводе имени Степана Разина хотели начать производство немецкого пива «Хольстен». Большую работу проделали, даже провели презентацию в гостинице «Европейская». Но дело не пошло. Потому что у наших чиновников были слишком большие запросы. Само пиво из Германии возили и у нас продавали, но вот организовать производство тогда так и не удалось.

Помню, бывший мэр Вены, кстати, жертва теракта (в бытность градоначальником он лишился пальцев, вскрыв пришедшую по почте бандероль со взрывчаткой), жаловался мне на пропажу австрийских денег, перечисленных по просьбе Собчака на ремонт Австрийской площади в Петербурге. Неприятно было услышать такое. Но я уверен, сам Собчак в этом не был замешан. Просто он был слаб, как хозяйственник, и слишком доверчив – так что не мог уследить за своим окружением.

Еще был случай: один чиновник вымогал у наших иностранных партнеров взятку за подписание устава совместного предприятия – тянул резину, мурыжил, выдумывал разные предлоги. А тогда за внешние связи в мэрии Петербурга отвечал наш будущий президент Владимир Владимирович Путин. Я попросил его помочь решить эту проблему, ускорить процесс. Путин к моей просьбе отнесся внимательно, и уже через несколько дней этот чиновник в Смольном больше не работал. Путин и в то время уже в «ручном режиме» руководил.

А с Собчаком мы были на зимней Олимпиаде 1994 года в норвежском Лиллехаммере. Я там устраивал встречу со спонсорами Олимпийских игр, одним из которых была фирма «Элопак» (производитель пищевого оборудования), у моего завода существовал с ней договор о взаимных поставках. На той встрече Собчак произнес речь, которая меня покоробила. «Вы наши братья, мы – ваши потомки, в нас, петербуржцах, тоже течет кровь викингов», – откровенно льстил он норвежцам. В это время ему позвонили из Петербурга, сообщили, что горит Адмиралтейство. Видимо, на том конце провода интересовались, не хочет ли мэр в связи с этим срочно прибыть в Петербург. Потом Собчак издаст распоряжение, в котором отметит, что этот страшный пожар нанес значительный ущерб городу. Но тогда, на спонсорском приеме в Норвегии, узнав об этой трагедии городского масштаба, он ответил по телефону: «Мэр что, на каждый пожар ездить должен?» и остался на Олимпиаде. Хотя с другой стороны, вернулся бы он в Петербург и чего? Пожары должны не мэры, а профессионалы тушить.

В 1998 году случился дефолт. Почти все иностранцы первой волны, среди которых все-таки преобладали представители малого и среднего бизнеса, Россию покинули. Почти никто из них потом не вернулся. Но зато на будто специально расчищенную дефолтом поляну пришли монстры – крупные компании. Работать с которыми было уже тяжело. Если у западного малого и среднего бизнеса была заинтересованность разворачивать в России свое производство, то у транснациональных корпораций – в том, чтобы сбывать сюда свои товары. И заходили они на наш рынок не через наши предприятия, а через российскую власть. Она к тому времени уже укрепилась, навела порядок в стране. Но, как ни странно, продолжала выступать против развития отечественного производства. Дескать, мы живем в глобальном мире и при необходимости купим все за границей. Властная элита продолжала так считать очень долго. Лишь западные санкции, введенные в 2014 году, смогли ее несколько отрезвить.

На наше счастье, среди иностранцев были и такие, кто не считал россиян папуасами, а очень даже уважительно к нам относился.

Помню, в день снятия блокады Ленинграда мы находились в Баварии на приеме в одной серьезной фирме. Ее владелец, старый уже человек, во время войны был офицером вермахта. Когда сели за стол, он обратился ко всем: «Хочу поднять первый тост за присутствующих здесь ленинградцев и попросить у них прощения за блокаду». Все немцы встали. И мы тоже. Он сказал: «А вы сядьте». Мы сидели, а они стоя пили за нас. Не скрою, я был растроган. Похожая история была и в Финляндии в одной фирме.

А тут недавно я устроил у себя во дворе маленький опрос среди школьников. Спрашивал, какое в России количество населения. Только один человек из пятнадцати ответил правильно. Остальные говорили: 50–60 миллионов. Для меня это очень яркий пример принижения своей страны. Не удивлюсь, если наша молодежь, как и американская в 90-е годы, скоро будет считать, что в России определенный процент населения – люди с рогами.

Одним из тех иностранцев, которые сыграли позитивную роль, был руководитель шведской фирмы «Тетра Пак» Рубен Раусинг. Я считаю, наша пищевая промышленность во многом именно ему обязана своим возрождением.

Раусинг внедрял по всей России свою новую технику, примерно половину которой продавал через наш завод. И обучал работе на этой технике российских специалистов – приглашал к себе в Мальмё группы по 10–12 человек, они стажировались там по полгода на предприятиях «Тетра Пак». Раусинг, конечно, был заинтересован в широком проникновении своего оборудования на российский рынок. Но и помог очень здорово. Кроме всего прочего он переломил психологию отечественных пищевиков, привыкших трудиться в тяжелых, убогих условиях, задал новые стандарты в работе и привил вкус к современному производству.

Но цена спасения отрасли все равно оказалась высокой. Предприятия выжили, но не стало натуральной еды.

Вся автоматизация, механизация и контрольная аппаратура современного оборудования, которым оснащена западная, а теперь и российская пищевая промышленность, нацелена на то, чтобы сделать продукт на пределе – тютелька в тютельку. Не переварить, сэкономить лишний грамм, лишний киловатт электроэнергии, не пересыпать чего-нибудь лишнего. Все эти, казалось бы, мелочи отражаются на себестоимости. Покажу на примерах.