Андрей Ведяев - Ода контрразведке

Однажды поздней осенью 1942 года Селивановский приехал в Особый отдел одной из дивизий, а дежурный доложил, что начальник выехал вместе с комдивом в такой-то батальон. Оказалось, комдив требует взять высоту, а комбат ссылается на то, «что у него всего-то осталось человек двадцать пять.

– Ах так, – кричит в запале командир дивизии, – тогда мы прямо сейчас пойдем в атаку, и я сам поведу батальон!

И что бы вы думали? Он действительно рассредоточивает людей, готовит их к атаке. С ним вызвались идти и мои особисты. Я препятствовать не стал, но куда мне-то самому было деваться в такой ситуации? И мне пришлось идти в атаку на высоту вместе со всеми. Более того, вынужден был ее возглавить, как самый старший по званию и по должности. Встали мы, группа офицеров, из траншей во весь рост, я закричал: “Вперед! За Родину! За Сталина!” – и побежали мы по снегу на высоту, за нами – солдатики. Бежать было ужасно тяжело: я в полушубке, в валенках, весь тепло одет – не собирался ведь в атаку ходить. Помню, бежал и без остановки палил из автомата. Рядом падали убитые и раненые. Потом была рукопашная… Когда взяли уже высотку, вбежали в какую-то деревеньку, я заскочил в дом и у порога свалился без сознания. Трудное это дело – ходить в атаку, когда тебе уже за сорок да без привычки. Выручила, наверно, память: в Гражданскую не раз приходилось хаживать в штыковые атаки на пулеметы…».

По мнению Селивановского, чекисты в период Сталинградской битвы проявили себя более достойно, чем некоторые представители военного командования. «Взять хотя бы того же Ф.И. Голикова, заместителя командующего фронтом, – говорит Селивановский. – Н.С. Хрущёв в своих воспоминаниях рассказывает, как генерал Голиков в буквальном смысле слезно умолял разрешить ему перебраться из города на другой, безопасный берег Волги. И он все-таки покинул нас. Помню, мы с Белоусовым стояли на берегу Волги, а люди Голикова складывали его хозяйство в лодки. Он сам тоже садился на катер и уезжал… Белоусов затем рассказывал мне, что на моем лице в тот момент отражалось явное желание расстрелять Голикова как дезертира. Не стану с ним спорить… Сам Никита Сергеевич тоже, как я считаю, слишком рано без особой на то необходимости переехал Волгу вместе со штабом… Безусловно, я доложил об этой ситуации своему прямому руководителю Абакумову. Тот, естественно, Сталину. А Сталин дал хорошую взбучку Хрущёву. Никита Сергеевич долго потом на меня обижался»…

В завершение беседы, после долгих лет забвения Николай Николаевич Селивановский, обращаясь к нынешним поколениям чекистов, сказал: «Что может пожелать старый солдат молодым воинам? Конечно же самой святой любви и верности нашей Родине! Сейчас она попала в беду, в сердцах и душах многих людей царит сумятица. Думаю, что корень зла заключается в том, что мы в одночасье позабыли и позабросили идеалы, за которые умирали миллионы наших сограждан на полях Гражданской и Отечественной войн. Идеалы – это ведь стержень человеческого духа, а его-то у многих теперь и нет. Поэтому чекисты, как представители лучшей части нашего народа, должны делать все, чтобы вернуть эти идеалы. И тогда снова вернутся на нашу землю мир, спокойствие и вера в завтрашний день!»

А возвращаясь в день вчерашний, следует сказать, что события развивались по неожиданному, но вполне предсказуемому сценарию. В те декабрьские дни 1942 года, когда лучшая часть русского народа в братском союзе с другими народами Советского Союза добивала фашистскую гадину под Сталинградом, неожиданный удар в спину нанесли свои же соплеменники в лице беглого генерала Власова, открыто вставшего на сторону Гитлера. 27 декабря 1942 года от лица вымышленного «Русского комитета» Власов публикует Смоленское воззвание, в котором, в частности, говорится: «Русский Комитет объявляет врагами народа Сталина и его клику. Русский Комитет объявляет врагами народа всех, кто идет добровольно на службу в карательные органы большевизма – Особые отделы, НКВД, заградотряды… Русский Комитет призывает бойцов и командиров Красной армии, всех русских людей переходить на сторону действующей в союзе с Германией Русской Освободительной Армии. При этом всем перешедшим на сторону борцов против большевизма гарантируется неприкосновенность и жизнь, вне зависимости от их прежней деятельности и занимаемой должности. Русский Комитет призывает русских людей вставать на борьбу против ненавистного большевизма, создавать партизанские освободительные отряды и повернуть оружие против угнетателей народа – Сталина и его приспешников».

Угроза была серьезная, учитывая тот факт, что только на территории Германии к тому времени находилось, по оценкам самих же немцев, до 12 миллионов выходцев из России. Власти Третьего рейха неоднократно предпринимали попытки использовать этот фактор: «Место Русского народа в семье европейских народов, его место в Новой Европе будет зависеть от степени его участия в борьбе против большевизма, ибо уничтожение кровавой власти Сталина и его преступной клики – в первую очередь дело самого Русского народа», – говорилось в Смоленском обращении. Получалось, что переход на сторону врага переставал быть предательством, а наоборот, становился актом «патриотизма». Вполне возможно, что те же идеи вынашивали многие заговорщики из числа военных, сделавших ставку на падение «ненавистного режима» на фоне военного поражения в первые же дни войны.

Ответ Сталина не был спонтанным – как мудрый национально ориентированный политик, он мог ожидать подобного поворота. Недаром в 1942 году на эвакуированной в Алма-Ату студии «Мосфильм» продолжились начатые еще в 1941 году съемки эпохальной ленты «Иван Грозный». Сохранилась стенограмма беседы Сталина и Молотова с режиссером фильма Сергеем Эйзенштейном и исполнителем главной роли Ивана Грозного Николаем Черкасовым, где Эйзенштейна критикуют за отсутствие показа опричнины как нового слоя феодалов, на который опирался царь Иван Грозный. В ответ Эйзенштейн заверил, что примет критику к сведению.

В самом деле, в ходе Ливонской войны лучший полководец Ивана Грозного по имени Андрей Курбский – в дальнейшем Андрей Власов станет его реинкарнацией – бежит в Литву, переходит на службу к великому князю литовскому и вскоре после своего предательства, осенью 1564 года, ведет войска на Москву. И уже в начале декабря 1564 года, согласно Генриху фон Штадену, была предпринята попытка вооружённого мятежа против Ивана Грозного, в которой принимали участие прозападные силы: «Многие знатные вельможи собрали в Литве и в Польше немалую партию и хотели с оружием идти против царя своего».

В этой ситуации Иван Грозный принимает следующее решение. 3 декабря 1564 года он внезапно уезжает из Москвы в Александровскую слободу и 3 января 1565 года объявляет о своём отречении от престола. Через два дня к нему прибывает делегация во главе с архиепископом Пименом, которая уговаривает его вернуться на царство. 3 февраля Иван Грозный объявляет, что вновь принимает на себя правление, но при условии, чтобы ему вольно было казнить изменников, лишать их имущества, для чего учредить в государстве опричнину (от слова «опричь», «особый»), которая явилась первой на Руси спецслужбой, «особым отделом». В опричнину было набрано 1000 человек из «опричных» уездов, не имеющих родственных и служебных связей со знатными боярами. В дальнейшем число опричников достигло 6000 человек. Эти люди в случае необходимости служили в роли доверенных царских порученцев, осуществлявших охранные, разведывательные, следственные и карательные функции. Они действительно были «особистами» – физически крепкие, решительные, наделенные особыми полномочиями, в черных кафтанах, на вороных конях, украшенных черной сбруей – вид у царских слуг был устрашающим. Неизменным атрибутом опричников были метла и песья голова, которыми «декорировалось» седло. Символы давали понять, что любой государев изменник будет по-собачьи «выгрызен» и «выметен» поганой метлой.