Бен Уилсон - Метрополис. Город как величайшее достижение цивилизации

На грехе строилась значительная часть теневой экономики Чикаго, той, что пряталась в непроницаемых для внешнего взгляда халупах, в лоскутном одеяле этнических колоний, где можно было найти многочисленные зоны пагубных, но таких притягательных удовольствий. Прибыль от незаконных развлечений стимулировала рост организованной преступности, которая действовала рука об руку с городскими политиками, властями и полицией. На протяжении всей истории Чикаго ассоциировался с мафией, коррупцией, торговлей наркотиками – словно он так и не сумел оторваться от своих нездоровых корней. Исследование, проведенное в 1930-х, показало, что в метрополисе существует 1313 банд, занимающих «широкую сумеречную зону» железных дорог, фабрик, опустошенных районов и иммигрантских колоний, тесным кольцом окружающих деловой центр. Имелась официальная карта Чикаго, а также ее альтернативная, воображаемая версия, запутанная мозаика кварталов и кусочков территории, которые были в абсолютной власти банд вроде «Ночных захватчиков», «Метких стрелков», «Южан» или «ХХХ» [278] Miller, p. 137; Frederic M. Thrasher, The Gang: a study of 1,313 gangs in Chicago (Chicago, 1936). .

В 1869-м 125 детей в возрасте до десяти лет были арестованы за преступления и 2404 человека – в возрасте от десяти до двадцати. Волна юношеской преступности, как тогда верили, была неизбежным результатом того, что в город прибывали тысячи покинутых или ставших сиротами детей-иммигрантов, которые либо оставались бездомными, либо попадали в ночлежки, либо уходили в уличные банды. Судьба детей улицы была ярчайшим свидетельством того, что урбанистическое общество серьезно больно. Как в промышленной Англии, индустриальный город нес ответственность за распад патриархальной традиционной семьи. Детей бросали на улицах, где их подбирали банды и взрослые преступники, которым требовались слуги. Такой процесс демонстрировал то, каким образом современный город мог подрывать основы общества [279] Richard C. Lindberg, Gangland Chicago: criminality and lawlessness in the Windy City (Lanham, 2016), p. 22. .

Вот как визитер писал о жителях Энджел-Медоу: «Их отчаяние, порок и предрассудки станут вулканическими элементами, родившийся из которых взрыв насилия может сокрушить социальную структуру». Не требовались ум Фридриха Энгельса или Карла Маркса, чтобы понять – отчаяние трущобной жизни и промышленный труд неизбежно приведут к серьезному классовому конфликту. Страх – того гнева, гноящиеся язвы который Энгельс видел в убожестве трущоб, гнева, растущего вместе с подъемом промышленного капитализма, – разъедал викторианское общество. Пространственное разделение города вроде Манчестера на коммерческий центр, ввергнутые в сумрак трущобы и пригороды для среднего класса было живым, отраженным непосредственно в городском ландшафте свидетельством не только того, что между пролетариатом и буржуазией раскинулась непроходимая бездна, но и того, что приближается насильственное столкновение между классами [280] James Phillips Kay, The Moral and Physical Condition of the Working Classes Employed in the Cotton Manufacture in Manchester (London, 1832) p. 72. .

Как писал Энгельс, современная городская жизнь, имевшая место в чумазых гигантах вроде Чикаго и Манчестера, помогала «спаять пролетариат в компактную группу с собственным образом жизни и мышления и собственным взглядом на общество» [281] Engels, p. 137. .

Каждый час 85 человек приезжает в Лагос и 53 – в Шанхай. Все они – часть самой масштабной миграции, которую только видела история человечества. Вам потребовалось бы строить восемь новых городов размером с Нью-Йорк или три Лагоса каждый год, чтобы вместить растущую урбанистическую популяцию. Войдите в одно из незаконных поселений, скажем, Индии или Нигерии, в любой развивающейся стране, и вы окажетесь в обстановке, так хорошо знакомой Энгельсу: открытые канализационные стоки, общественные туалеты, теснота, плохо выстроенные здания, текущие крыши, вонь и крысы – много крыс. Эти места вызывают клаустрофобию, здесь семьи вынуждены спать, готовить, мыться и стирать, а также воспитывать детей в одной небольшой комнате. Тут процветают преступность, банды, болезни и в первую очередь – калечащая повседневная экономическая неуверенность, которая делает жизнь практически невыносимой. Незаконные поселения выглядят хаотичными, опасными, полными отчаяния – темнейшая сторона нашей городской одиссеи.

Но они предлагают и надежду. Построенные с нуля местными жителями, они являются сложными, самоподдерживающимися социальными структурами – городами внутри городов, – которые демонстрируют лучшие качества человека, даже среди грязи. «Трущобы» могут выглядеть бранным словом, но для многих людей, в них живущих, термин связан скорее с гордостью, чем с отчаянием.И по хорошей причине; трущобы подчеркивают уникальную силу и прочность сообщества, построенного, как это часто бывает, в виде самостоятельной деревни разросшейся семьи или группы мигрантов с общими корнями из сельского региона. По контрасту с отчужденностью и обезличиванием больших городов, трущобы и неформальные поселения полны общения. Невозможно отрицать, что они мрачны и ужасны, но в них можно обнаружить и счастье.

В Мумбаи высокие цены на недвижимость, нехватка земли и неудачная политика властей привели к серьезному жилищному кризису, в результате которого 55 % популяции города обитает в неформальных поселениях. Но заселены они так плотно, что занимают всего 12 % территории города. В числе обитателей трущоб Мумбаи есть образованные люди среднего класса, работающие в сверкающем финансовом центре, но не имеющие возможности найти другое место для жизни. Они обитают рядом с теми, кто зарабатывает всего доллар в день на черной работе – работе, которая позволяет городу функционировать, – или просто сражается за выживание в метрополисе с населением более двадцати миллионов. Негостеприимные, лишенные инфраструктуры трущобы претендуют на то, что их обитатели находятся в числе самых изобретательных и упорных людей планеты. В результате в трущобах кипит энергия и цветет предпринимательство. Одна из крупнейших трущоб в Азии – Дхарави в Мумбаи, дом для примерно миллиона человек, втиснутых в 520 акров земли [282] 2,1 кв. километра. , – может похвастаться экономикой с оборотом в миллиард долларов в год. Здесь имеются 15 тысяч фабрик размером с комнату и 5000 малых предприятий, от мастерских по пошиву одежды до мусороперерабатывающих компаний. Мумбаи благодаря своей армии предпринимателей перерабатывает 80 % твердого мусора, и это по сравнению с 45 % в Великобритании [283] Zubair Ahmed, ‘Bombay’s Billion Dollar Slum’, http://news.bbc.co.uk/1/hi/business/3487110.stm. .

Крайняя бедность в Бразилии распространена сильнее в сельских регионах (25 %), а не в городах (5 %). У трех поколений жителей фавел между 1960-ми и началом XXI века безграмотность упала от 79 % среди первого поколения деревенских мигрантов до 45 % у их детей и всего до 6 % у внуков. Здравоохранение и образование в Индии много хуже в сельской местности, чем в трущобах Мумбаи. Детская смертность в городах Африки к югу от Сахары, имеющих население в миллион и более, примерно на треть ниже, чем за их пределами. В пакистанских городах 66 % девочек между семью и двенадцатью, чьи родители зарабатывают доллар или меньше в день, посещают школу, в то время как в деревнях – всего 31 %. Крестьяне Ирландии XIX века бежали от отчаяния и голода, они искали лучшей жизни в трущобах Манчестера и Чикаго, пусть там даже были холера и тиф. Любой ирландец понимал, что если он будет жить и работать в Манчестере, то у него появится шанс есть дважды в день. Да, жизнь в трущобах могла быть суровой и нездоровой, но тогда, как и сейчас, она обеспечивала лучшие условия и возможности, чем деревня.Сельская бедность – одна из характерных черт нашего времени, и одна из главных причин того, что города растут с головокружительной скоростью: в 1991-м 44 % населения мира было занято в сельском хозяйстве; сейчас всего 28 %, и цифра продолжает быстро падать [284] Janice E. Perlman, ‘The Metamorphosis of Marginality: four generations in the favelas of Rio de Janeiro’, Annals of the American Academy of Political and Social Science , 606 (July 2006), 167; Sanni Yaya, Olalekan A. Uthman, Friday Okonofua and Ghose Bishwajit, ‘Decomposing the Rural-Urban Gap in the Factors of Under-Five Mortality Rate in Sub-Saharan Africa? Evidence from 35 countries’, BMC Public Health , 19 (May 2019); Abhijit V. Banerjee and Esther Duflo, ‘The Economic Lives of the Poor’, Journal of Economic Perspectives , 21:1 (Winter, 2007), table 9; The World Bank, ‘Employment in Agriculture’ https://data.worldbank.org/indicator/SL.AGR.EMPL.ZS. .